— Так и держи за щекой, — говорю я, — самое безопасное место.
— Пожалуй, и правда, не заметят: медаль тонкая.
Вдалеке от нас развели костер. Он выбрасывает под купол храма плоские красные языки пламени.
— Бога гневите, — сказал молящийся у иконы. — Пощады на том свете не ждите!
— Разводите, — кричит Ванюша, — бросай в огонь всех богов, нам теплее будет.
Постепенно шум и разговоры стихли. И каждый в эту минуту, казалось, подумал: «А сколько сидеть еще в храме божьем и чем все это кончится?» Всю ночь слышались стоны раненых.
Утром раскрылись божьи ворота, и воздух, настоянный на гниющих ранах, поплыл волнами наружу. И вместе с воздухом, покачиваясь от боли в ногах, на свет выходили ослабевшие от голода военнопленные. В ожидании обыска они строились в колонну под собачий лай и крики эсэсовцев.
Вдоль колонны ходили конвоиры и полицаи, заглядывая в лица измученных людей. Один из конвоиров, хорошо говоривший по — русски, объявил, что все до обыска должны сдать ценности, а евреи и комиссары пусть выйдут вперед на три шага. Но из колонны никто не вышел. Тогда немец стал говорить, что фронт прорван и вы, мол, в наших руках. Мы-то у вас в руках, а вот сердце там, в России, в строю. И битва еще не кончена для нас, борьба за свободу будет продолжаться.
Конвоир подошел к двум чернявым ребятам и вывел их из строя. Другой отвел чернявых к дороге — два коротких сухих выстрела прорезали тишину. И тут начался обыск.
В кучу летели всякие мелкие безделушки от ножей до иголок. Бумаги, фотокарточки сваливали в другую кучу и поджигали. Офицер-эсэсовец, не принимавший участия в обыске, ходил по травяному пятаку и кричал:
— Коммунисты, капут, комиссары капут.
Вдруг он остановился и, как дурак, разинул рот, показывая на зубы.
Ванюша, стоявший недалеко от меня, встревожился, и это заметил офицер. Он быстро подбежал к нему, схватил за подбородок, вытаращил бесцветные мутные глаза.
— Рот! Рот! — закричал офицер.
Неожиданно для всех Ванюша крышкой плоского котелка ударил себя по зубам. Два зуба с золотыми коронками окровавились. Ванюша схватил их тремя пальцами правой руки, выдернул и протянул офицеру.
— Хорош! — сказал эсэсовец и потребовал снова открыть рот.
Ванюша сжал намертво челюсти, покосился на офицера и отвернулся. Медаль «За отвагу» была тяжелой, но дорогой наградой. Он получил ее за сбитый из винтовки фашистский самолет. Автоматная очередь прошила сердце Ванюши — рязанского парня, русского солдата. Да, не зря он получил медаль. Спасая награду, он и тут проявил отвагу.
— Почему нет золота? — спросил офицер — эсэсовец у меня.
— Не заработал еще, — ответил я.
— За все будем судить коммунистов, — кричал офицер. — И за то, что есть, и за то, что нет.
Ванюша, лежавший на зеленой траве с бледным лицом, обращенным к солнцу, казалось говорил стоящим в колонне: «Я жив». И мне, как и всем моим друзьям-солдатам, попавшим в кровавые лапы врагов, хотелось сказать так же: «Я жив».
Так родилось на пути в Вильнюсскую крепость стихотворение «Я жив».
Смерти я не боюсь
Осень сурового 1941 года. Вильнюсская крепость. Широкий двор крепости кипит, как муравейник. Возле восточной стены стоят в два ряда повозки, на которых каждое утро вывозят умерших от голода, ранений и пыток. В воротах двое часовых с автоматами. На углах вышки с пулеметами. На высокой кирпичной стене проволока в несколько рядов с наклоном во двор крепости. По двору, еле передвигаясь, бродят военнопленные с котелками — ждут черпака баланды из прелой прошлогодней картошки. Отсюда дорога до дома и далека, и трудна. Всем известно, что фашистские войска где-то под Москвой. А в Москве мать с сестрами и трехлетним братом. Я в крепости в самой тесной камере на бетонном полу среди раненых. В голове еще слышится гул вражеских самолетов и глухая артиллерийская» стрельба. Происходит что-то невероятное. Как могли подпустить врага к воротам столицы? Но, может быть, фашистов в мешок сажают, а потом начнут колотить? Но почему же тогда, кроме охраны, по двору ходят полицейские с дубинами и бьют первого попавшего на глаза по затылку? Почему ни за что забивают до смерти еле двигающегося человека, попавшего в плен? Свободный русский человек под железным сапогом фашизма!.. Страшно!.. Боюсь! Нет, этому не быть!
В моих глазах стоит, шумя листвой, Измайловский парк, с его красивыми притоптанными дорожками вокруг пруда, сделанными искусной рукой мастера скамейками на аллеях. А по вечерам разноцветные полосы огней. Летние читальни, где за столиками сидят школьники и студенты, разложив перед собой книги. И вдруг это все будет разрушено и сожжено, как и всюду на территории, по которой прошли фашистские войска.
Я видел, как горели большие деревни, выбрасывая черные клубы дыма и длинные языки пламени в голубое небо, наводя страх на соседние села. Я слышал, как плакали дети и голосили женщины у своих жилищ, как в зажженных хлевах ревели коровы, прося помощи у людей. А люди бежали дальше от огня,
