— Ты свет сделай, — подсказывал Иван Коротин.
— И сделаю, дайте подумать.
За этот замок военнопленный француз подарил Саше ножик с пятью лезвиями и пилкой. Рыжий берег его, как пайку хлеба.
В детстве Саша видел у своего деда Игната в чулане узкий, но яркий огонек, вылетавший сквозь трубочку из железной банки. Дед Игнат клал в банку карбид, наливал воды, закрывал крышкой и подносил спичку к трубке. Тогда-то и вспыхивал фитилек.
На трубочку он наткнулся сразу — увидел у своего соседа алюминиевый мундштук. Пришлось выменять за полпайки хлеба. А за банкой он следил целую неделю. Однажды, когда Рыжий мыл в комендатуре полы, конвоиры, получившие на обед тушенку, пытались открыть ее, разрезав железную банку пополам. Но Саша подсказал, что надо ножом сверху наполовину вырезать круглую крышку и вывалить мясо на тарелку. Они так и сделали, а за совет отдали ему облизать банку. Рыжему этого только и надо было. Теперь где достать карбид?
Как всегда, в субботу Саша пошел мыть полы в комендатуру. Оставшись один, он раскрыл пилку ножа и у правой батареи на вентиле от стены стал перепиливать трубу, а перепилив, спокойно занялся мытьем полов. Вошедший комендант-эсэсовец, увидев в комнате пар, остолбенел:
— Почему?
Рыжий пожал плечами к страдальчески скривил лицо, мол, трубу менять надо. Комендант подошел к батарее и оглядел вентиль. На другой день из города с завода приехала грузовая машина с автогенной аппаратурой и сварщиком, мужчиной лет под шестьдесят. Конвоир пришел в камеру и вызвал Сашу Рыжего.
— Господин комендант зовет тебя!
Саша схватил ведро и вылетел во двор. Работы было много: сгрузить аппаратуру, карбид и шланги. Потом натаскать воды, расправить и протянуть шланги. Выполняя эти работы, Саша не забывал об основном. Два кармана он сразу же загрузил карбидом и отнес в камеру. Несколько кусков отложил в угол в комендатуре. Рабочий автогенщик оказался добрым немцем. Он видел, как его помощник кладет в карман карбид и уходит с ним куда — то, но молчал. А закончив сварку, показал Саше на карбид, возьми, мол, пригодится.
В этот день Саша не ел от своей пайки мякоть. После вечерней поверки он принялся за работу. Положил в банку карбид, залил его водой, закрыл железную, не совсем отрезанную крышку, предварительно вставив в нее мундштук со сплющенным концом, а вокруг обмазал хлебом, чтобы не проходил газ.
Иван Коротин ударил кремнем о кремень из трубочки вылетел длинный язычок огня.
— Ура! — раздалось с нар.
Вокруг стола собрались в круг все. Иван Коротин пошутил, держа над фитильком руки:
— Как капля воды, похож на тебя огонек-то.
— Похож! — сказал Саша. — А ты говорил, что не сделаю.
В окно, закрытое ставнями, раздался стук.
— Гасите свет! — это предупреждал ночной охранник.
Нет, гасить фитилек никто не собирался. Коротин подвинул стол ближе к окну, снял банку и поставил ее на пол под стол так, чтобы охранник не мог видеть света.
А вокруг фитилька теперь, как вокруг костра, садились узники и рассказывали услышанные за день новости. Когда новостей было мало, вспоминали родных, детство. Через некоторое время такие «лампы» появились и в других камерах.
В долгие осенние и зимние вечера после вечерней поверки вспыхивал, как доброе солнце фитилек, согревавший сердца людей за колючей проволокой.
— Вот тебе тема, — сказал мне как-то дядя Костя. — Не ленись.
И я сел за стихотворение о фитильке.
По лужам, но уплыву в Россию
Шла осень 1942 года. На берегу залива Балтийского моря в местечке Редентин нас, около ста человек, разместили в бывшем пивном зале. Некоторые устроились на сцене, где года назад выступали бродячие артисты, остальные на полу, кто где и кто как. Мрачное длинное помещение с решетками на окнах, со ставнями и тяжелой дубовой дверью было похоже на трубу. Казалось, что отсюда и муха не вылетит.
И все-таки каждый мечтал о побеге. Для этого объединялись в группы по три-четыре человека и всё добытое и полученное делили поровну.
Поднимали нас рано и, несмотря на непогоду, вели в деревянных колодках по булыжной мостовой на работу. За колонной, гремя старыми колесами по камням, ехала длинная, запряженная пленными тележка.
И вот первый побег был совершен во время такого марша. Шустрый, невысокого роста мужчина, лет сорока, выбрал момент, когда конвоир чуть-чуть вышел вперед, и, сделав шаг в сторону, скрылся в темноте. Тут уже никакой фонарик не мог помочь конвою.
Пленный ушел.
В этот же день, когда все вернулись с работы, были выстроены у двери восемь человек, спавшие по соседству с беглецом. Принесли широкую, низкую, похожую на корыто без поперечных стенок скамью. Комендант встал возле нее с двумя плетками и сказал, что эти военнопленные наказываются за то, что спали с беглецом рядом и не могли его удержать от побега. Что из-за убежавшего всех конвоиров могут угнать на восточный фронт. А этого они боялись, как огонь воды.
Секли по очереди двумя плетками с двух сторон до тех пор, пока комендант не скажет «стоп». Но разве нашего человека этим устрашишь? В знак протеста против варварского избиения те восемь человек через несколько дней бежали.
