начал верить.
— Значит, ты пытаешься доказать мне, что не имеешь отношения к тому, что здесь случилось? — спросил он.
Я пожал плечами.
— Я даже представления не имею о том, что тут произошло.
Его взгляд пронзил меня насквозь.
— Ты хочешь сказать, что не знаешь про фильм?
Я вздохнул.
— А, значит, про фильм тебе известно! — торжествующе воскликнул сержант.
Внезапно я почувствовал, что вконец вымотался. Мне хотелось лишь одного — побыстрее выбраться отсюда и залезть в свою чистенькую постель… или в постель к Саманте… Глории — куда угодно…
— Послушайте, сержант… Что-то я слышал. Я стоял на кухне, а какой-то козел… то есть, какой-то тип с козлиной бородой болтал про некий фильм. Но больше я ничего не помню. Должно быть, я тогда и вырубился.
Лет на десять в гостиной воцарилось молчание — сержант надувал щеки и буравил меня взглядом.
Когда он, наконец, заговорил, я ощутил, как вылетающие у него изо рта слова царапают мою кожу.
— Следи за собой, сынок. Не пей все подряд. — Он посмотрел на Френсиса, потом перевел взгляд на меня и внезапно хихикнул. — В противном случае, в один прекрасный день, проснешься… беременным. Ладно, езжай домой.
Я зашагал было к двери, но кое-что вспомнил и обернулся.
— Что еще? — нетерпеливо спросил сержант.
— У меня ещё был портфель.
Портфель обнаружился в трубе камина.
На улицу меня проводил констебль. Я не выдержал и спросил:
— А что тут, собственно, случилось?
Сначала мне показалось, что он не ответит, но в следующее мгновение его губы разлепились.
— Человек восемь бритоголовых ворвались сюда и намяли бока этим пидор… голубеньким мальчикам. Троих увезли в больницу.
— Вот этот в кожаной куртке…
— Да, один из них. Для него и одного гомика не хватило места в фургоне.
— Спокойной ночи, констебль!
— Спокойной ночи, сынок! Смотри, не попадай больше в такие компании.
Подходя к машине, я уже ожидал, что от неё тоже остались только одни ошметки, но я ошибся. Один из 'дворников' был погнут, да сорванный колпак валялся рядом в канаве — и все!
Около часа я добрался домой и без сил рухнул в постель. Господи, какое счастье лежать в своей собственной постели! Пусть она жесткая и неудобная, да и вид из окна премерзкий, но в ту ночь я чувствовал себя королем в самых роскошных апартаментах.
Глава четырнадцатая
Знаете, меня всегда поражало, сколько неприятностей может навлечь на себя человек, который просто мирно занимается своим делом и живет своей маленькой жизнью — как, например, в случае с Френсисом и Питером.
Утром вы вылезаете из постели с чувством, что жизнь вовсе не такая уж плохая штука, а после пары приятных неожиданностей — скажем, в автобусе окажется свободное место, или председатель правления вашей фирмы приветственно кивнет вам в коридоре — она может показаться и совсем замечательной, как вдруг, бах — и вы влипли.
Прямо перед завтраком вы вскрываете конверт с уведомлением, что вам отключат телефон за неуплату — завтрак уже не лезет в горло, ведь вы отлично знаете, что оплатили все счета; или, томясь в бесконечной очереди на автобус, вы поднимаете сумочку, оброненную хорошенькой женщиной, а эта дура вдруг принимается вопить во все горло, что вы хотели её украсть. Словом, вы поняли, что я имею в виду.
А причиной всему обычно бывает недоразумение, отсутствие должного понимания между людьми. Нечто похожее случилось у меня с Томом О'Нилом, нашим менеджером по продажам, стоило только нам попасть в полосу испытаний.
А Рождество выдалось прекрасное.
Накануне Аллен Дрейпер посулил нам, что люди станут щедрее и теплее, и, черт побери, — не соврал. Две недели перед Рождеством выдались совершенно сказочными — я просто разбух от премиальных, но горжусь тем, что мы потратили их целиком, до последнего пенни.
Говоря 'мы', я подразумеваю себя и девочек. К сожалению, не всех.
Бедненькие Крис и Хелен, у меня просто сердце разрывалось от сострадания. Их мужья нагрянули на все Рождество домой, и бедняжки пропустили фиесту. Хелен даже всплакнула по телефону.
Зато Саманте, Милли и Глории досталось по приличному куску праздничного пирога.
Все воскресенье — канун Рождества — я провел в постели с Самантой. Ее предки отправились в Манчестер поздравить каких-то родственников, так что уже в одиннадцать утра я с четырьмя бутылками шампанского закатился к Саманте, а выкатился только в семь вечера. Ну и денек вышел, скажу я вам!
Саманта была явно настроена побить мировой рекорд. Она просто прыгнула выше головы.
Все началось с того, что после двух бутылок шампанского Саманте втемяшилось в голову станцевать лимбо. Уже после нескольких первых телодвижений выяснилось, что очень мешает тесное платье. Потом помешали чулки…
В рождественское утро я спал допоздна. Разбудила меня Тетушка Барнес в десять утра, когда позвонила Глория, и я спустился вниз в одном халате.
Сначала мы махнули на пристань и погуляли под свежим бризом. Когда остатки шампанского выветрились у меня из головы, я сделал Глории свой рождественский подарок. Еще накануне я предупредил, чтобы она не готовила обед, потому что мы пойдем в ресторан, но только не сказал, в какой именно.
И вот, когда мы вернулись в город, я притормозил напротив отеля 'Эдельфай'.
А 'Эдельфай', на тот случай, если вы не знаете, это отель экстра-класса.
— Давай заскочим сюда, промочим горло перед обедом, — предложил я, скрывая свои истинные намерения.
Глаза Глории расширились.
— О, Расс, Ты не шутишь? Как здорово! Я никогда здесь не была.
Уже в роскошном коктейль-баре Глория засияла от восторга; потом же, когда официант принес нам меню длиной в два ярда, а шириной в шесть футов, и она сообразила, что мы заказываем обед, счастью её не было предела. Купи я ей в подарок обшитый норкой 'мерседес-бенц', она бы так не возликовала. Словом, Глория радовалась, как ребенок. Я тоже был счастлив. Потом мы закатились к ней и Глория отблагодарила меня по-своему.
На следующий вечер я заехал к Милли, которая только что вернулась из Престона от мамы. Я купил ей в подарок несколько пластинок с музыкой из балетов Чайковского, что обрадовало Милли несказанно. Я уже предложил, что неплохо бы подняться к ней наверх и послушать их, но миссис Лейевски (ее задушевная хозяйка — помните?) пригласила нас на ужин. За ужином были также её сын и ещё одна еврейская чета. К моему вящему удивлению, миссис Лейевски поставила на стол две бутылки виски, припасенных специально к Рождеству, так что застолье вышло довольно веселое. Когда все разошлись, и я ломал голову, как бы утащить Милли наверх, не обижая миссис Лейевски, славная старушка, похвалив мой выбор балетной музыки, попросила не запускать пластинку слишком громко, поскольку она уже собирается спать. И вежливо
