прискорбный случай и по сей день тяжелым камнем лежит у меня на душе.
Я с подругами возвращалась из школы. У моста мы остановились, чтоб проститься с Миной, жившей у самой Дравы. И в эту минуту кто-то позвал меня.
Я оглянулась на голос, но не увидела никого, кроме спешащих во все стороны пешеходов.
Меня опять окликнули.
— Бранка, смотри, вон та старуха зовет тебя, — сказала Драгица.
Я посмотрела в сторону аптеки и увидела бабушку в черном платке, завязанном кончиками вперед, и в длинном, чуть не до земли, черном платье. И тут она мне показалась такой чужой и далекой, словно пришла из какого-то другого мира.
— Бранка, ты ее знаешь.?
— Нет, не знаю…
И повернувшись к бабушке спиной, я схватила Драгицу за руку и быстро зашагала а сторону Франкопанской улицы.
Бабушка вернулась под вечер. Увидев меня, она обрадовалась:
— Бранка, я тебя звала, звала…
— Где?
— У моста. Я звала тебя, а ты…
— Бабушка, ты ошиблась. Это была не я…
Я покраснела как зарево и, затеребив от смущения край фартука, до боли подогнула ногу.
— Голову даю на отсечение, что это была ты! Свою птичку-невеличку я ни с кем не спутаю… — И она лукаво покосилась на меня.
— Бабушка, а почему бы мне не откликнуться?
— Ума не приложу, почему ты меня не признала.
— Но это же была не я!
Пришла мама.
Мы прервали наш разговор и больше к нему не возвращались.
Предчувствие не обмануло бабушку. Больше мы ее не видели. Она умерла, так и не успев еще раз побывать у нас.
Мама не поехала на похороны. Между нами пролегала государственная граница. Чтоб поехать в Крапиву, надо было выправлять заграничный паспорт и итальянскую визу. К тому же билет стоил денег. Так вот и случилось, что в тот самый день, когда бабушку опустили в могилу на деревенском погосте, мама сидела дома и безутешно плакала.
Я тоже горько плакала.
А гладить не так-то просто
Я всегда сияла от радости, когда нас водили в театр.
— Мама, я иду в театр!
— А какое платье ты наденешь?
— Как какое? Конечно, красное!
Красное платье, красное, как маков цвет, с широкой юбкой в складку!
Я помчалась в комнату, взяла из шкафа свое любимое красное платье и поднесла к окну. Оно было порядком измято. Складки, которых было не меньше, чем в мехах гармошки, а может быть и больше, совсем разошлись: от утюжки не осталось и следа.
— Мамочка! — крикнула я жалобно и заискивающе. — Сделай милость, погладь мне платье!
Но она не вняла моим мольбам.
В то время, когда мы с мамой принесли к портнихе красный материал, красный, как полевой мак, я никуда не спешила. Мне очень хотелось платье в складку. И чтоб складок было как можно больше! Чтоб юбка растягивалась, как гармошка, когда я закручусь на месте.
Портниха взяла материал, зажала его в кулак, потом кулак разжала — материал смялся.
— А кто будет гладить складки? — спросила она.
— В самом деле, кто их будет гладить? — поддакнула мама.
— Я сама! — заявила я.
Что я тогда знала о складках? Мне и во сне не снилось, сколько придется провозиться с таким платьем, пока его выгладишь. Сейчас я это поняла как нельзя лучше.
В театре никого не ждут. Позвонят раз, другой, третий — и занавес взвивается.
Я взглянула на часы — скоро придут Драгица и Мина. Посмотрела на платье — складки как жеваные, попробуй отутюжить за каких-нибудь полчаса.
— И все-таки надо успеть! — сказала я себе и взялась за дело.
Я достала из кладовки обшитую полотном доску, надела на нее свое любимое платье с разошедшимися складками, потом взяла из шкатулки для шитья булавки и принялась укладывать складки. Каждую складку нужно было распрямить, заложить вновь, заколоть булавками и заметать белыми нитками.
Все это я проделывала довольно быстро, но работа шла черепашьим шагом. Чересчур много было этих складок.
— Мам, дай углей! — попросила я.
Углей дома не оказалось, и мне волей-неволей пришлось просить брата, чтоб сбегал на угол в магазин.
— Ладно, схожу, только не сейчас! — буркнул он.
— Сейчас!
— Чего это тебе приспичило? — ерепенился Кирилл. Ему-то некуда было спешить!
— Я иду в театр! Сегодня, вечером, сейчас!
— Надень другое платье, и вся недолга!
— Я пойду в красном, и аминь!
— Кирилл, ступай за углями, — вмешалась мама. — Пока вы переговариваетесь, ты бы уж давно сходил.
Кирилл получил деньги и пошел в лавку.
Но время бежало, как скаковая лошадь. Я начала волноваться и все чаще поглядывала на часы. Мама и та уже посматривала на стенку, где висели ходики.
Я все еще возилась со своим красным платьем, укрощая белыми нитками распустившиеся складки.
— Не знаю, Бранка, как ты управишься, — сказала мама, — поздно уже.
Но я и мысли не допускала, чтоб пойти в театр в другом платье. Однако на спектакль нельзя опаздывать.
Вот-вот придут Драгица и Мина. Время неумолимо бежало вперед, пришпоривая меня все сильнее и сильнее.
— Мам, ты разожгла плиту?
Мама молча затопила. Огонь разгорался, на этом жару должны были потом накалиться угли.
Вернулся брат и уже с порога заворчал:
— Получай свои угли! Всех поставила на ноги из-за какого-то дурацкого платья!
Он бросил угли на стол и хлопнул дверью. Я знала — он удрал, опасаясь, как бы его опять не запрягли. Я даже представляла себе примерный ход его мыслей: „Главное — вовремя смыться, не то налетишь на новую работку. Нет уж, сестрица, я тебе не мальчик на побегушках! Выкручивайся сама как знаешь!“
И мой милый брат был совершенно прав.
Мама положила угли на жар. Ну что за прелесть эта мама!
Покончив с шитьем, я умоляюще крикнула:
