под салют прощальный,При свете месяца как хрустальный,Зеленоватый и голубой… Молча в обратный путь собрались.Горько, да надо спешить, однако.Боцман, льдинку смахнув с ресниц,Сказал чуть слышно: — Пошли, собака! Их дома дела и семейства ждут,У Фрама же нет ничего дороже,Чем друг, что навеки остался тут,И люди напрасно его зовут:Фрам уйти от него не может!Снова кричат ему, странный народ,Неужто и вправду им непонятно,Что раньше растает полярный лёд,Чем Фрам хоть на шаг повернёт обратно! Взобрался на холм, заскользив отчаянно,Улёгся и замер там недвижим,Как будто бы телом хотел своимЕщё отогреть своего хозяина.Шаги умолкли, и лишь морозДа ветер, в смятенье притихший рядом,Видели, как костенеющий пёсСвою последнюю службу нёс,Уставясь в сумрак стеклянным взглядом.Льдина кружится, кружат года,Кружатся звезды над облаками…И внукам бессоннейшими ночами,Быть может, увидится иногда,Как медленно к солнцу плывут из мракаГерой, чьё имя хранит народ,И Фрам — замечательная собака,Как чёрный памятник вросшая в лёд! 1969 г.
НОЧНАЯ ПЕСНЯ
Фиолетовый вечер забрался в сад,Рассыпая пушинками сновиденья.А деревья все шепчутся и не спят,А деревья любуются на закат,И кивают, и щурятся с наслажденьем.— Спать пора, — прошептал, улыбаясь, вечер,Он приятелю синим платком махнул,И тогда, по-разбойничьи свистнув, ветерПодлетел и багровый закат задул.Покружил и умчал по дороге прочь.Сразу стало темно и пустынно даже.Это в чёрных одеждах шагнула ночьИ развесила мрак, как густую пряжу.И от этой сгустившейся темноты,Что застыла недвижно, как в карауле,Все деревья, все травы и все цветыТихо-тихо ресницы свои сомкнули.А чтоб спать им светло и спокойно былоИ никто не нарушил бы тишину,Ночь бесшумно созвездья вверху включилаИ большую оранжевую луну.Всюду блики: по саду и у крылечка,Будто кто-то швырнул миллион монет.За оврагом, притихшая сонно речка,Словно мокрый асфальт, отражает свет,У рябины во мраке дрожат рубиныТемно-красным огнём. А внизу под нейСруб колодца, как горло бутылки винной,Что закопана в землю до вешних дней.В вышину, точно в вечность, раскрыты двери.Над кустами качается лунный дым,И трава, будто мех дорогого зверя,Отливает то синим, то золотым… Красота — все загадочней, ярче, шире,Словно всюду от счастья висят ключи.Тонко звезды позванивают в эфире…И затмить красоту эту может в миреЛишь любовь, что шагнёт вдруг к тебе в ночи!1976 г.
БАЛЛАДА О НЕНАВИСТИ И ЛЮБВИ
IМетель ревёт, как седой исполин,Вторые сутки не утихая,Ревёт как пятьсот самолётных турбин,И нет ей, проклятой, конца и края! Пляшет огромным белым костром,Глушит моторы и гасит фары.В замяти снежной аэродром,Служебные здания и ангары.В прокуренной комнате тусклый свет,Вторые сутки не спит радист,Он ловит, он слушает треск и свист,Все ждут напряжённо: жив или нет? Радист кивает: — Пока ещё да,Но боль ему не даёт распрямиться.А он ещё шутит: мол, вот беда —Левая плоскость моя никуда! Скорее всего, перелом ключицы…Где-то буран, ни огня, ни звездыНад местом аварии самолёта.Лишь снег заметает обломков следыДа замерзающего пилота.Ищут тракторы день и ночь,Да только впустую. До слез обидно.Разве найти тут, разве помочь —Руки в полуметре от фар не видно? А он понимает, а он и не ждёт,Лёжа в ложбинке, что станет гробом.Трактор если даже придёт,То все равно в двух шагах пройдётИ не заметит его под сугробом.Сейчас любая зазря операция.И всё-таки жизнь покуда слышна.Слышна, ведь его портативная рацияЧудом каким-то, но спасена.Встать бы, но боль обжигает бок,Тёплой крови полон сапог,Она, остывая, смерзается в лёд,Снег набивается в нос и рот.Что перебито? Понять нельзя,Но только не двинуться, не шагнуть! Вот и окончен, видать, твой путь!А где-то сынишка, жена, друзья… Где-то комната, свет, тепло…Не надо об этом! В глазах темнеет… Снегом, наверно, на метр замело.Тело сонливо деревенеет…А в шлемофоне звучат слова:— Алло! Ты слышишь? Держись, дружище! —Тупо кружится голова…— Алло! Мужайся! Тебя разыщут!.. —Мужайся? Да что он, пацан или трус?!В каких ведь бывал переделках грозных.— Спасибо… Вас понял… Пока держусь! —А про себя добавляет: «Боюсь,Что будет все, кажется, слишком поздно…»Совсем чугунная голова.Кончаются в рации батареи.Их хватит ещё на час или два.Как бревна руки… спина немеет… — Алло! — это, кажется, генерал.— Держитесь, родной, вас найдут, откопают…-Странно: слова звенят, как кристалл,Бьются, стучат, как в броню металл,А в мозг остывший почти не влетают…Чтоб стать вдруг счастливейшим на земле,Как мало, наверное, необходимо:Замёрзнув вконец, оказаться в тепле,Где доброе слово да чай на столе,Спирта глоток да затяжка дыма… Опять в шлемофоне шуршит тишина.Потом сквозь метельное завыванье:— Алло! Здесь в рубке твоя жена!Сейчас ты услышишь её. Вниманье! — С минуту гуденье тугой волны,Какие-то шорохи, трески, писки,И вдруг далёкий голос жены,До боли знакомый, до жути близкий!— Не знаю, что делать и что сказать.Милый, ты сам ведь отлично знаешь,Что, если даже совсем замерзаешь,Надо выдержать, устоять! —Хорошая, светлая, дорогая! Ну как объяснить ей в конце концов,Что он не нарочно же здесь погибает,Что боль даже слабо вздохнуть мешаетИ правде надо смотреть в лицо.— Послушай! Синоптики дали ответ:Буран окончится через сутки.Продержишься? Да?— К сожалению, нет…— Как нет? Да ты не в своём рассудке! —Увы, все глуше звучат слова.Развязка, вот она — как ни тяжко.Живёт ещё только одна голова,А тело — остывшая деревяшка.А голос кричит: — Ты слышишь, ты слышишь?!Держись! Часов через пять рассвет.Ведь ты же живёшь ещё! Ты же дышишь?!Ну есть ли хоть шанс?— К сожалению, нет… —Ни звука. Молчанье. Наверно, плачет.Как трудно последний привет послать!И вдруг: — Раз так, я должна сказать! — Голос резкий, нельзя узнать.Странно. Что это может значить? — Поверь, мне горько тебе говорить.Ещё вчера я б от страха скрыла.Но раз ты сказал, что тебе не дожить,То лучше, чтоб после себя не корить,Сказать тебе коротко все, что было.Знай же, что я дрянная женаИ стою любого худого слова.Я вот уже год тебе невернаИ вот уже год, как люблю другого!О, как я страдала, встречая пламяТвоих горячих восточных глаз. —Он молча слушал её рассказ,Слушал, может, в последний раз,Сухую былинку зажав зубами.— Вот так целый год я лгала, скрывала,Но это от страха, а не со зла.— Скажи мне имя!..-Она помолчала,Потом, как ударив, имя сказала,Лучшего друга его назвала! Затем добавила торопливо:— Мы улетаем на днях на юг.Здесь трудно нам было бы жить счастливо.Быть может, все это не так красиво,Но он не совсем уж бесчестный друг.Он просто не смел бы, не мог, как и я,Выдержать, встретясь с твоими глазами.За сына не бойся. Он едет с нами.Теперь все заново: жизнь и
