— Нет, я тут родилась. Тут русская деревня была. А народ из колхозов набрали, по договорам. Кто из России пришел: их там раскулачивали, а они к нам прибежали.
— И что же?
— Что, что же? — не поняла Тамара, — Живут, работают на заводе.
Сообразив, что съехал на неинтересную для нее тему, я спросил:
— Расскажите, как вы до войны жили? Чему учились, что знаете?
Она засмеялась:
— У, я всё знаю! Считайте: норму на ГТО первой степени сдала. Ворошиловского стрелка тоже первой степени имею, — загибала Тамара пальцы правой руки. — ГСО сдала. По верховой езде я первое место в районе занимаю, а в республике третье…
— Тамара! — взмолился я. — Даже по верховой езде? На лошади скачете?
— И еще как! — задорно кивнула она. — У нас на заводе никто меня не перещеголяет. Наши парни больше пришлые, а я тут выросла.
— Ну, а еще что знаете?
— Еще что? — Тамара на минуту задумалась. — Кружки разные проходила… А больше ничего не знаю! — открыто блеснула она глазами.
— А школу какую кончили?
— Семилетку. Давно уже, года четыре. Забыла всё.
— Где же вы учились? На заводе школу недавно построили.
— В районе семилетка есть. Пять километров от нас.
— Что же, вы пешком туда ходили?
— А как еще? Пешком ходила, а когда верхом ездила. У нас киргизы друзья были, они бывало зимовали здесь. Меня любили и мне всегда лошадь давали. Одна лошадь у них так и называлась, тамаркина. Я на, ней и ездила.
— А сейчас где ваши киргизы? Приезжают зимовать?
— Что вы? — спокойно удивилась Тамара. — Их давно раскулачили. А других на оседлость, перевели, они рис и сахарную свеклу в колхозах сеют. У нас кочевых киргизов не осталось, где-то еще там, в горах, есть.
Разговор опять заехал не туда, надо было снова менять тему.
— Вот не ожидал, что вы такая… геройская девушка, — не нашел я лучшего прилагательного. — Атлет, на лошади скачете, стреляете отлично. С вами, пожалуй, такому мирному человеку, как я, опасно сидеть рядом?
— Точно! — засмеялась Тамара, но тотчас же оборвала смех и доверчиво посмотрела мне в глаза: — Нет, вам нечего бояться… Да и что я, на людей бросаюсь, что ли? — словно смутившись, шутливо возмутилась она.
Тамарино «точно» наконец-то рассердило меня.
— Тамара, у меня к вам просьба. Помните, когда мы заключали с вами договор, я сказал, что потребую с вас плату?
Она насторожилась и как-то подобралась, словно готовясь защищаться. А в глазах у нее засверкали смешливые искорки.
— Плата не большая: если хотите, чтобы мы дружили, не говорите больше слова «точно».
Тамара недоуменно посмотрела на, меня: плата оказалась определенно не той, какую она ожидала. Мне показалось, что губы её обиженно сжались. Я взял её руку, она не отняла.
— Это почему же? — сухо спросила Тамара.
— Потому, Тамара, что когда это слово употребляют в дело и не в дело, оно очень уж слух режет. У нас привыкли к таким словам, а они, понимаете, звучат не хорошо, — вывертывался я, стараясь не обидеть девушку.
— Что же, оно плохое, это слово? — всё еще недоверчиво и с обидой в голосе спросила Тамара.
— Нет, не плохое, — гладя её руку, успокаивал я Тамару, — но каждое слово надо употреблять там, где оно нужно. А так, понимаете, не годится… Только, Тамара, пожалуйста не обижайтесь, попросту неприятно, такая хорошая девушка, и вдруг! И потом — я же ваш учитель? Значит, вы должны меня слушаться, — закончил я шуткой.
Вероятно, она не умела долго сердиться, или слова мои успокоили её, — убрав руку, она посмотрела опять доверчиво и засмеялась:
— Ну, хорошо, согласна. Только ловите меня, если я опять это слово буду говорить, а то сразу не запомнишь. Но и я вам требование поставлю, — погрозила она пальцем.
— Это какое же? Слушаю, Тамара.
— Я вот о чем хочу попросить, — чуть смущаясь, медленно сказала она. — Вы меня на «вы» не называйте, говорите мне «ты».
Я удивился, просьба показалась мне странной.
— Как же так, Тамара? Взрослой девушке, как я могу говорить «ты»?
— А чего тут такого? — в свою очередь удивилась она. — Я привыкла, меня все мои друзья на ты называют. И вы называйте. Мне ваше «вы» тоже слух режет, — засмеялась она.
— Нет, Тамара, увольте. Ваши друзья — ваши сверстники, или люди, которые вас давно знают, а я при чем? А для такой, короткой дружбы, я для вас стар. Видите, я уже седой.
— Не наговаривайте на себя! — приказала Тамара. — Подумаешь, старик. Нет, нет, не отказывайтесь, вы сами говорите: если хотите со мной дружить. Если хотите, и говорите мне «ты».
— Отказываюсь категорически. Взрослой барышне, едва знакомой…
— Какая же я барышня? — с искренним изумлением расхохоталась Тамара. — Скажете тоже! Барышни, это такие, чисторучки, а я? — смеялась Тамара. Оборвав смех, она опять превратилась в маленькую девочку. Теперь уже она взяла мою руку и, сжимая её в ладонях, просительно заглядывала мне в лицо и настаивала:
— Ну, согласитесь, ну, чего вам стоит?
Её глаза обезоруживали, приходилось сдаваться.
— Хорошо, Тамара. Хотя язык у меня и не поворачивается говорить вам «ты», повернем его. Но с условием, при других людях я всё-таки буду говорить вам «вы». Так?
— Точ… — Тамара притворно-испуганно закрыла ладонью рот: — Не буду, не буду больше!
— И еще, Тамара, я буду говорить вам «ты», но и вы говорите мне «ты».
— А это не выйдет, — лукаво покачала она головой. — Вы не хитрите. Ты я не могу говорить вам потому, что вы мой учитель, а учителям ты не говорят. Ясно? Да нечего больше об этом говорить, всё заметано и согласовано, точка! — категорически заключила Тамара и торжествующе посмотрела на меня.
— А у меня к вам еще просьба есть, — через минуту начала она снова.
— Не много, для одного вечера? — улыбнулся: я.
— Нет, это не на сегодня. У меня в субботу именины. Именинница я, чувствуете? И потому вы не можете отказывать и придете ко мне на именины. Понятно, гражданин учитель? — улыбаясь, она смотрела теперь не как девочка, а как взрослая женщина, привыкшая распоряжаться.
Опять неожиданность: оказывается, в наши дни, да еще в такой глуши, молодежь помнит об именинах. Что за именины? Я заколебался.
— А что будет, Тамара? Вечеринка?
— Человек пять-шесть всего. Немного.
— Я бы с удовольствием, Тамара. Да ведь там будут ваши… твои друзья, все знающие друг друга. А я буду торчать белой вороной и вам только веселье испорчу.
— Ничего не испортите! Какой это белой вороной? Никого чужих не будет, только наш комсорг, приятель брата и гармонист. Подруга, её мать, вот и вое. А я еще Михаила Петровича приглашу, вам и будет весело.
— А твои родители, разве их не будет?
Тамара нахмурилась:
— Ну их! Ворчат только. Я у подруги вечеринку устраиваю. Придете?
