него захватило дух наяву.
'Она что, действительно…?'
Но мысли о нижнем белье, которое Зоя то ли действительно не надела, то ли такое уж оно было, что совсем исчезало из виду даже под тонкой и мягкой тканью, мысли эти разом вылетели из его головы, как только он увидел ее глаза. То, что они у Зои красивые – и их необычный разрез, и величина, и цвет, разумеется – Илья отметил еще в первую их встречу в Константинополе. Но, как ни странно, до сих пор гораздо сильнее привлекали его внимание губы Зои, движения которых уже пару раз буквально обрушивали его в состояние едва контролируемой страсти. Однако сейчас он увидел ее глаза, как будто впервые. И впечатление от этой глубокой синевы, которая, казалось, мгновенно и решительно поглотила его всего целиком, было настолько сильным, что Илье потребовалась вся его воля, чтобы улыбнуться ей так, как он хотел. Улыбнуться, протянуть цветы, и даже сказать довольно ровным голосом – во всяком случае, ему хотелось верить, что голос его не подвел – какую-то банальность, из тех, что, как он полагал, всегда говорят мужчины своим женщинам.
– Мне показалось, что эти розы хорошо подойдут к твоему платью, – сказал он, улыбнувшись. – Ты в нем выглядишь просто замечательно.
– Спасибо, – улыбнулась она в ответ и опустила лицо к раскрывшимся бутонам.
– Восхитительный запах, – она подняла глаза и он снова окунулся в эту бездонную синь.
– Я так… – внезапно букет полетел в сторону, но раньше, чем Зоя успела качнуться к нему навстречу, Илья сам шагнул вперед и, обхватив ее плечи руками, прижал к себе.
– Я тоже… – Но говорить дальше он уже не смог, потому что почувствовал на губах ее губы.
Разговор вышел короткий, но существа дела это не меняло. Греч честно сказал, что торопится и задерживаться позже десяти не может. Однако история Реутова вышла довольно длинной, даже притом, что рассказывал он только о том, что, по его мнению, относилось к делу, опуская за ненадобностью всю 'художественную литературу', которая в данном случае была избыточна, и Марику, по-видимому, вовсе не интересна. Слушал Греч, однако, внимательно и вопросы задавал по существу, совершенно избегая оценочных междометий, типа всех этих 'ну, надо же!', 'ух, ты!' и 'вот же, б-дь!', которые обычно так легко слетают с языка 'заинтересованных' собеседников. И, надо сказать, Реутов эту манеру Греча слушать, не перебивая, вполне оценил, а чуть позже и вспомнил, что таким, на самом деле, Марик всегда и был. Во всяком случае, тогда, на войне, именно таким.
– Странная история, – сказал Греч, выслушав рассказ Вадима до конца. – Прямо скажу, весьма странная и крайне неприятная. Для тебя и твоих друзей, я имею в виду.
Никаких 'лишних' подробностей о Давиде и Лили Вадим, впрочем, Гречу не сообщил, обрисовав в этом пункте ситуацию в самом общем виде. Это ведь не его были тайны, а их, и Казареевы, как ни крути, Марику фронтовыми друзьями не приходились.
– Надо подумать, – сказал Марик Греч, явно завершая и без того затянувшийся разговор. – Я должен это все покрутить, Вадик, ну и кое-что попытаюсь узнать по своим каналам. Есть у меня пара знакомых в соответствующих кругах. Но это требует времени, так что придется вам пару дней подождать. Но я не хотел бы терять тебя из вида, как едва не вышло в этот раз. Поэтому держи. – И Греч, достав из кармана, протянул Вадиму маленький и какой-то очень изящный аппаратик сотовой связи.
– Спасибо, – отмахнулся Вадим, который и сам не хотел терять связи с Гречем, оказавшимся на данный момент едва ли не единственным человеком, кроме, разве что таинственного Роберта в Аргентине и зажатого со всех сторон генерала Шуга, желавшего и, возможно, способного им помочь. – У меня уже есть.
– Такого нет, – усмехнулся Греч, кладя телефон перед Реутовым. – Это 'ИЭ-600'. Игрушка красивая, но главное надежная. Мне кто-то говорил, что это коммерческий вариант их военной разработки. Его почти невозможно локализовать. То есть, в условиях города с точностью до района, не больше. И еще одна важная особенность. Со мной, по тому номеру, что 'прошит' у тебя под единицей, ты можешь говорить, не опасаясь прослушки. Ну, то есть, почти не опасаясь. Расколоть можно, разумеется, почти любую систему кодирования, но это требует времени, да и знать нужно, кого и когда слушать. А про эти аппараты никто в Петрове ничего определенного не знает, и знать не может. Компреву?
– Ну, если так, – Вадим с опаской взял руку крошечный и по виду очень хрупкий аппаратик и с интересом осмотрел. Про телефоны 'Исраэл электроникс' он уже слышал, не про такие, разумеется, а про обычные, но в руках пока не держал и даже не видел 'живьем'. – Славная игрушка.
– Не бойся, – усмехнулся Греч. – Не раздавишь. Он очень прочный, что б ты знал, и, что характерно, водонепроницаемый.
– Спасибо, – Реутов убрал телефон в карман и, оставив рядом с пустой кружкой пятерку за пиво, встал из-за стола. – И извини за то, что впутываю тебя.
– Я сам впутался, если ты забыл. – Марик тоже встал из-за стола, и они вместе пошли к выходу. – А по поводу спасибо… Мне теперь что, тоже тебя надо благодарить за то, что на собственном горбе пер меня тогда двадцать километров по болоту под Припятью?
– Да, ты что?! – Искренне возмутился Вадим, неожиданно вспомнив этот свой 'болотный рейд' и то, как стонал сквозь прокушенные от боли губы сотник Греч, которого он действительно тащил на плече все эти жуткие километры по качающейся и уходящей из-под ног неверной земле.
– А ты что? – Пожал широкими плечами Марик. – Или ты думаешь, что у одного тебя совесть есть?
Было уже без четверти двенадцать, когда Вадим и ожидавший его неподалеку от пивной Давид добрались на метро до заказанных по телефону еще из Риги меблированных комнат госпожи Виноградовой на правом берегу Невы. Апартаменты заказывала Инга Норейко на свое имя и на имя своего приятеля, Мурата Гинатулина. А саму госпожу Виноградову они нашли в сети, и остались вполне довольны, как внешним видом этого довольно старого четырехэтажного дома на улице генерала Бекмурадова, так и фотографиями апартаментов, представлявших собой стандартные двух– и трехкомнатные квартиры, предназначенные для людей со средним достатком.
Поскольку в Петров они приехали около восьми вечера, то решено было сразу же разделиться. Женщины выгрузили Вадима и Давида около станции метро 'Староневская' и поехали осваивать апартаменты, а мужчины, взяв извозчика, как раз успели, и перекусить в маленькой кухмистерской беляшами и клюквенным морсом, и Реутова в пивную доставить за десять минут до назначенного срока. Теперь же, на обратном пути, Вадим снова почувствовал себя голодным. То ли пиво на него так подействовало, то ли трех беляшей ему, и вправду, было мало, но в 'апартаментах' их, насколько он понимал, тоже ничего сегодня не ожидало. Полина и Лили, предоставленные этим вечером самим себе, должны были, и поесть без них. Поэтому, немного помявшись, Реутов все же предложил Давиду перекусить еще раз. К его удивлению, Казареев идею в целом одобрил. Он только напомнил, что им еще до 'дому' добираться, а задерживаться за полночь, означало зря заставлять волноваться женщин, и, в свою очередь, предложил подкрепиться в той же кухмистерской, в которой они уже сегодня ели. Тем более они к ней в этот момент как раз подходили, и по освещенной витрине и распахнутой двери можно было догадаться, что заведение работает допоздна. Ассортимент здесь был не богат, но готовили хорошо. Два чебурека и большой кусок курника, горячий чай и сто грамм водки вполне восстановили Вадиму утраченное, было, за разговором с Гречем, душевное равновесие, и на улицу генерала Бекмурадова он прибыл не только спокойным, но даже как будто и повеселевшим.
– Не устаю удивляться, – усмехнулся Давид, входя за Реутовым в дом госпожи Виноградовой. – Что могут сделать с человеком такие простые вещи, как пара хотдогов и четверть стакана виски.
– Ну, не скажи, – улыбнулся, оборачиваясь, Вадим. – Сосиски в тесте вещь, конечно, неплохая, особенно, когда живот с голодухи подводит, но, согласись, чебуреки были более чем убедительными!
Как ни странно, незатейливая эта шутка подняла им обоим настроение еще больше, и они даже рассмеялись. Так что, расставшись с Давидом на втором этаже, где поселились Казареевы, Вадим
