– Ну-ну, – с сомнением в голосе сказал Реутов и, разломив револьвер, вытряхнул из барабана патроны. – Как скажите. Я это к тому, что если они вызовут полицию, то я уйду отсюда не раньше, чем прибью и тебя, и Ольгу. А вот, к стати, и она.
Действительно, за оставшейся открытой дверью в глубине дома раздались быстрые шаги по лестнице и сразу за тем встревоженный голос Ольги Купцовой.
– Иван! – Крикнула Ольга. – У тебя все в порядке?
– Все в порядке, – ответил за Купцова Вадим. – Это я, Реутов. Ваш доктор.
– Вадим Борисович? – Удивленно воскликнула Купцова, входя в гостиную, и только в этот момент увидела, что здесь произошло. – Что это значит?
– Это значит, – спокойно объяснил Реутов, протирая револьвер носовым платком. – Что Иван Фелоретович решил, знаете ли, со мной расплатиться. От всей души, так сказать. Извольте ручку, господин Купцов!
Зажав обмотанный платком ствол французского 'Манухина' в руке, Вадим протянул его рукояткой вперед к по-прежнему сидящему в кресле Купцову.
– Пальчики! – Приказал он, видя, что Купцов медлит. – А вы, Ольга Григорьевна, лучше вон на диван присядьте и, бога ради, не делайте резких движений. А то у моей девушки, знаете ли, нервы сейчас на взводе, неровен час, стрельнет…
Как ни странно, его слова сильнее всего подействовали не на Купцову, которая тут же, не заставляя повторять просьбу дважды, прошла к дивану и села, а на ее мужа. Купцов протянул руку и без колебаний сжал в пальцах рукоять револьвера.
– Что-то еще? – Спросил он усталым голосом.
– Ваня? – Тихо спросила Ольга. – Ты…?
– Молчи, – приказал Купцов.
– Поля, – попросил Реутов. – Найди, пожалуйста, на кухне полиэтиленовый мешок. А вы, Иван Фелоретович возьмите бумагу, – он кивнул на блокнот-ежедневник, лежащий на лаковом телефонном столике. – И ручку и возвращайтесь в ваше кресло.
– Так, – сказал Реутов, когда, вооружившись бумагой и цанговым карандашом, Купцов вернулся на свое место. – Пишите! Я, имя, фамилия, отчество, номер общегражданского паспорта…
– Зачем? – Спросил Купцов, поднимая на Реутова взгляд.
– Без вопросов, – приказал Реутов. – Иначе, я начну стрелять по Ольге Григорьевне. Не верите?
– Верю, – Купцов тяжело вздохнул, придвинул к себе блокнот и, наклонившись над ним, начал писать.
– Правильно делаете, что верите, – кивнул Реутов. – Мне свою женщину надо спасать. Написали? Теперь пишите под мою диктовку. Являюсь агентом-осведомителем особого отдела жандармерии с 1987 года. Последние два года нахожусь на связи с майором Андреем Павловичем Кабаровым, служащим в аэромобильной бригаде Корпуса Жандармов 'Вой'. Написали? Подпишитесь.
По-видимому, Купцов уже все понял, но деваться ему было некуда. Он подписался, вырвал страничку из ежедневника и протянул ее Реутову.
– Держите.
– Спасибо, – Реутов спрятал листок в карман, затем вложил револьвер, из которого были убиты двое из телохранителей Купцова, в принесенный Полиной целлофановый пакет и тоже убрал в карман. – Это, как вы понимаете, Иван Фелоретович, мои страховые полисы. Один для властей, другой – для ваших друзей.
– Значит, мы можем договориться?
– Естественно, – кивнул Реутов. – Мы сейчас уйдем, а вы решите проблему с трупами и захватите для меня этого жандарма. Записывайте адрес, – и Вадим продиктовал Купцову адрес, телефон и приметы Кабарова.
– Отлично, – сказал он, убедившись, что Купцов все записал правильно. – Сегодня в полночь за старым казино 'Ампир'. Знаете, где это?
– Знаю, – ответил Купцов.
К сожалению, в этом пункте приходилось импровизировать, и Реутову, который не мог так сходу вспомнить ни одного подходящего места, пришлось воспользоваться литературной подсказкой. О 'руинах' бывшего казино, которое никак не могли снести уже целых три года из-за разногласий между хозяевами земельных участков совсем недавно писали в 'Петровских Ведомостях'. Между прочим, автор статьи упомянул и о том, что в необитаемом пространстве между пустующим зданием и железнодорожными путями Новгородской линии возникло 'слепое' пятно, в котором уже было совершено несколько преступлений.
– В двенадцать, – повторил Реутов. – Связанным и с кляпом во рту. Со всеми документами и табельным оружием. И, разумеется, с сотовым телефоном.
– Хорошо, – кивнул Купцов.
– И последнее, – Реутов смотрел прямо в глаза Ивану Фелоретовичу. – Ольга Григорьевна должна в двенадцать ровно стоять на автобусной остановке около зоопарка. Если она там не появится, я на встречу не приду. Если попробует уйти раньше, чем я вам позвоню, ее убьют. Вы меня поняли?
– Понял.
– Тогда, самое последнее. Кто?
– Оно вам надо? – Хмуро спросил Купцов.
– Хотите сорвать сделку? – Вопросом на вопрос ответил Реутов.
– Митрофан.
– Кто это?
– Смотрящий по Петрову.
– У него есть гражданское имя?
– Немеровский Аркадий Александрович.
– Это который гастрономы Немеровского? – Уточнил Реутов.
– Да, – подтвердил Купцов. – Он самый.
– Прощайте.
– Ты ему веришь? – Спросила Полина, когда они уже выехали из Сестрорецка и мчались по скоростному шоссе в Петров.
– Ты проедешь мимо зоопарка в полночь, – ответил Вадим. – Движение там в это время оживленное, но ты поедешь не на машине, а на автобусе. Посмотришь, выйдешь через две остановки и позвонишь мне. Потом возьмешь извозчика и снова проедешь, но уже в обратную сторону.
– А не очень ты круто? – Осторожно спросила Полина.
– Нет, – покачал головой Вадим. – Я думаю, в самый раз. У нас нет другого выхода.
– Но так нельзя, – возразила Полина, на которую, по-видимому, сильное впечатление произвел вид сломленной, 'в дребезги разбитой' Ольги Купцовцовой.
– А как можно? – Спросил Вадим. – Этот Купцов преступник, но когда он пришел ко мне за помощью, я его не спрашивал о том, чем он зарабатывает на жизнь. Я Ольгу не просто с того света ему вернул, я ее из ада вытащил. А он побоялся ослушаться приказа своего хозяина. И ведь он не мог не знать, что для меня это хорошо не кончится.
– Наверное, ты прав, но все равно… Все это… Не знаю.
– А ты не думай, – предложил Реутов. – Или думай, но смотри с другой стороны.
– Знаешь, – сказал он через несколько секунд, разрушая воцарившееся в машине молчание. – В шестьдесят первом, в сентябре, я был в Кенигсберге. Ну смотреть там тогда было уже не на что. Одни развалины. И мы пошли на могилу Канта. Собственно, кафедральный собор тоже лежал в руинах, но северное крыло, как ни странно уцелело… И вот стояли мы там, и я вдруг подумал, что уже три года сражаюсь с соплеменниками человека, сказавшего, ' Всегда поступай так, чтобы максима твоего поведения могла стать всеобщим законом. Поступай так, как ты бы мог пожелать, чтобы поступали все'. Представляешь?
– Это была война, – тихо сказала Полина.
