трейлером, что кажется, будто мы падаем в него; наверно, если бы мы действительно упали, оно подхватило бы нас и закачало, словно на волнах...
— Ну как? — спрашивает Алекс.
— Люблю! — Вот слово и сказано, и мгновенно тяжесть в моей груди рассасывается. — Я люблю Дебри! — повторяю я, словно пробуя слово на вкус. Стоит только сказать его в первый раз — и дальше уже оно само скатывается с языка. Лёгкое. Краткое. Прямо в точку. И почему это я всеми силами избегала произносить его раньше?!
Алекс доволен, улыбается — это ясно по его голосу:
— Конечно, здесь нет городских удобств, это минус. Зато какой вид! Признай, это огромный плюс.
— Как бы мне хотелось остаться здесь! — вырывается вдруг у меня, но я тут же начинаю заикаться и поправляться: — То есть, не совсем... не навсегда, но... ну, ты понимаешь, что я хочу сказать...
Алекс подкладывает свою руку мне под затылок, я чуть сдвигаю голову и укладываю её в ямку под его ключицей — идеально подходящее место.
— Я рад, что ты увидела это, — шепчет он.
Некоторое время мы лежим в молчании. Его грудь подымается и опадает в такт дыханию, и вскоре это мерное движение начинает меня убаюкивать. Моё тело становится невероятно тяжёлым, а звёзды, похоже, сами собой начинают складываться в слова. Я хочу узнать, чтo это за слова, что они означают, но мои веки тоже тяжелеют. Совершенно невозможно держать глаза открытыми.
— Алекс?
— Да?
— Почитай мне опять то стихотворение. — Мой голос уже вроде и не мой, и слышится как будто откуда-то издалёка.
— Какое?
— Которое знаешь наизусть. — Уплываю. Я уплываю.
— Я многие из них знаю наизусть.
— Тогда любое, какое хочешь.
Он глубоко вдыхает и...
Звучит его тихий голос, слова обтекают меня, скользят по мне, как солнечные лучи скользят по поверхности воды и проникают в её толщу, освещая тёмную бездну. Мои глаза закрыты, но странно: я по- прежнему могу видеть звёзды. Целые галактики возникают из ничего, расцветают розовые и лиловые солнца, разливаются серебряные океаны, вспыхивают миллионы белых лун...
Кажется, всего несколькими минутами спустя Алекс мягко встряхивает меня. Небо ещё совсем чёрное, и в нём всё так же высоко стоит всё такая же яркая луна, но свечи уже почти совсем догорели, так что я проспала, наверно, час, а то и больше.
— Пора идти, — говорит он, отбрасывая чёлку с моего лба.
— Который час? — спрашиваю я слегка севшим со сна голосом.
— Около трёх. — Алекс встаёт с постели, потом наклоняется ко мне и помогает подняться на ноги. — Нам надо пересечь границу до того, как проснётся наша Спящая Красавица — там, на заставе.
— Какая ещё Спящая Красавица? — Я озадаченно трясу головой.
Алекс негромко смеётся:
— После поэзии, — он наклоняется и целует меня, — переходим к сказкам.
И вот перед нами обратный путь: через лес, потом по разбитому шоссе между разбомблёнными домами, потом опять через лес. Всё время у меня ощущение, будто я так окончательно и не проснулась. Я даже не пугаюсь и не нервничаю, когда мы снова преодолеваем заграждение. Перебраться через извивы колючей проволоки теперь несравненно легче, чем в первый раз. Тени меня больше не страшат, наоборот, кажутся плотными, надёжными, словно защищающий от беды и непогоды плащ. Пограничник на заставе №21 пребывает в том же состоянии, что и раньше: голова откинута, ноги на столе, рот широко разинут.
Вскоре мы уже на дороге, огибающей бухту Бэк Коув. Потом тихо скользим вдоль пустынных улиц по направлению к Диринг Хайлендс. И вот тогда у меня возникает причудливая, странная мысль, вернее, полустрах-полужелание: что всё вокруг только сон, а когда я проснусь, то окажусь в Дебрях. Может, при пробуждении я обнаружу, что всю жизнь прожила там и что Портленд с его лабораториями, комендантским часом и Процедурой — лишь долгий, изматывающий кошмар?
Брукс-стрит, 37. Через окно проникаю в дом, жара и запах плесени едва не сбивают с ног. Я провела в Дебрях всего несколько часов, а уже хочу обратно — туда, где ветер шумит среди деревьев, как океан; где разливается аромат цветущих трав, где топочут невидимые зверушки — где жизнь бьётся, растёт, умирает и снова возрождается...
Где нет стен.
Алекс укладывает меня на диван, накрывает одеялом, целует и желает спокойной ночи. Ему рано утром заступать на смену у лабораторий, а ведь ещё нужно заскочить домой, принять душ и вовремя успеть на работу. Я слышу, как его шаги растворяются в тишине и мраке.
И засыпаю.
Любовь: простое слово, лёгкое, как дымка, не шире и не длиннее, чем остриё иглы. Да, именно остриё, лезвие, бритва. Оно пронзает самую середину твоей жизни, твоего мира, рассекая их на две части: до и после.
Глава 19
Живи свободным или умри.
Одна из самых больших загадок жизни состоит в том, что она мчится себе дальше, несмотря на то, что твой личный мир, твоя собственная маленькая персональная вселенная искривляется, перекручивается или даже разлетается мелкими осколками. Сегодня у тебя есть родители — завтра ты сирота. Сегодня у тебя есть своё место в бытии, свой путь — завтра ты плутаешь в дебрях.
А солнце всё так же встаёт по утрам, и облака плывут в небе, и люди ходят в магазины за продуктами, и шумит вода в туалетах, и поднимаются и опускаются жалюзи. Тогда ты осознаёшь, что по большей части жизнь, вернее, безжалостный механизм бытия — существует помимо тебя. Ты для него не имеешь никакого значения — что ты есть, что тебя нет. Колесо будет катиться дальше и после того, как ты сорвался с края. Ты умер — а всё останется таким же, как было до твоей смерти.
Когда утром я возвращаюсь в город, первое, что бросается мне в глаза — это что мне ничто не
