— Никогда — ни разу — я не была ни с кем, кроме Сэма. Ни по какой причине, ни на минуту.
— Тогда как вы объясните беременность?
— Вы напортачили с вазэктомией. — Она не шутила, говоря это.
— С вазэктомией, с которой всё было в порядке в течение… скольки, десяти лет? Изредка операция обратима, — признал он. — Но вероятность того, что это случилось у Сэма и вы забеременели ровно тогда же, когда он погиб, когда есть объяснение гораздо проще…
Сара сжала кулаки:
— Нет объяснения проще. Вообще нет никаких других объяснений. Я влюбилась в Сэма в восьмом классе. Я никогда не встречалась ни с кем другим, никогда не целовалась ни с кем другим, никогда не спала ни с кем другим. Поэтому, если только вы не попытаетесь убедить меня в том, что непорочное зачатие более вероятно, чем неудачная вазэктомия, или что действительно можно забеременеть от сидения в общественном туалете, остается единственная возможная причина.
Он не стал спорить и сменил тему:
— Ваша третья беременность проходила тяжело и чуть не убила вас. Эта может довершить дело. Вы только что пережили травму. И плохо переносите эту беременность. Вам следует подумать об аборте. Ради себя и ради мальчиков.
Сара осторожно слезла с кушетки, поплотнее обернув вокруг себя бумажную рубашку:
— Спасибо за то, что дали мне знать — я не умираю. И спасибо, что испортили первую со дня смерти Сэма хорошую для меня новость.
Она купила тест на беременность по пути домой и проверилась. Да, у неё был снимок с ультразвука, но голубая линия на тесте — это ритуал. Она должна была узнать так.
Сара хранила полоски от Майка и от Джима, обе аккуратно подписанные теми именами, которыми она называла их, ещё не зная, кто родится — Алоизий и Боб. У неё хранилась и полоска от третьего теста, от нерождённого ребёнка. Сэм.
Зря она использовала настоящее имя. Но в тот раз они рано выяснили, что будет девочка, и решили назвать её Самантой. Сара не удержалась и написала настоящее имя.
Теперь у Сары была четвёртая голубая линия, и беременность для неё стала реальнее, чем после ультразвука. У неё будет ребёнок.
Пришлось сесть, и не из-за тошноты, а из-за изнеможения. Ей надо было подумать.
Сэм был единственным.
Сэм сделал вазэктомию после того, как они потеряли Саманту и Сара чуть не умерла.
И всё же…
Всё же…
Всё же…
Она закрыла глаза. Была ночь, для которой у неё нет объяснений. Единственная за всю её жизнь ночь, про которую она не могла уверенно сказать, что же случилось. Ночь похорон, в домике на дереве, когда островок укрыл туман, а Сэм обнимал её и они занимались любовью.
Сара знала, что той ночи на самом деле не было — вот только она беременна.
А что, если?
Что если в тот день, когда он уговаривал её, что сам заедет за мальчиками, она бы одержала верх и поехала сама? Что если в этот момент что-то сдвинулось во вселенной, и случились оба варианта? В одном жив Сэм. В другом — она.
И если то же самое произошло после выкидыша? В его «если» ей перевязали трубы. В её — он сделал вазэктомию.
И когда он умер в её мире, а она — в его, что-то соединило их снова, там, на острове, под деревом. Их отчаяние, их нужда, их стремление друг к другу.
А теперь она одинока и ждёт ребёнка, и знает, что это может её убить. Ей придётся рассказать матери и отцу, придётся рассказать мальчикам, рассказать друзьям. Все они придут в ужас. Все вспомнят, что в прошлый раз она чуть не умерла.
Её родители, родители Сэма, друзья — все станут беспокоиться, зная, какой катастрофой закончилась предыдущая беременность. Они предложат сделать аборт, подумать о мальчиках, о том, что с ними будет, если они потеряют и мать тоже. И будут по-своему правы.
Однако этот ребёнок — дитя Сэма. Последнее, что ей от него осталось.
Она выносит его. Будет принимать витамины, есть побольше фруктов, отдыхать при малейшей необходимости, будет следить за собой и не станет перенапрягаться. Она позволит родным и друзьям помогать ей, и в кои-то веки не будет вести себя как супер-женщина.
Где-то совсем рядом, так, что ей удалось коснуться его, Сэм всё ещё жив. И у них будет ребёнок. И, боже, как он ей нужен!
Вечером, уложив мальчиков спать, она вышла из дома и заперла дверь. Прошла по двору, по мостику, на островок. Пахло первым осенним морозцем, венки вместе с постаментами были давно убраны, урна стояла под деревом на небольшом пьедестале, который она специально купила. Сара разве что мельком взглянула на неё.
Прислонившись к дереву, упёршись лбом в грубую кору, она прошептала:
— Сэм, не знаю, услышишь ли ты меня. Я не знаю, как найти тебя. Но я здесь, и ты мне нужен. Ты мне очень нужен.
Она ждала, но он не пришёл.
Её затошнило. Её давило бремя беременности, страхов, потребности в любимом. Сара пообещала себе, что, если придётся, будет ждать до утра. Но у неё не было сил стоять всю ночь, прислонившись к дереву, и она начала мёрзнуть.
Если же она залезет в домик, а Сэм придёт, он не узнает, что она там.
У них же есть фонари!
Она взобралась по лестнице — ей пришлось сделать пару остановок, она задыхалась — и вошла в домик. Из шкафчика, в котором они держали фонари, она вытащила один и повесила его, зажжённый, на окно, выходящее в сторону дома. Сэм мог бы увидеть огонёк, если бы выглянул из окна кухни, или если бы подошёл к мостику. Если чудо позволит ему.
Сара села на диванчик и, завернувшись в одеяло, сложила руки на животе – на ребёнке. Она молилась, чтобы Сэм увидел фонарь. И ждала.
— Кто там, наверху?
Голос доносился издалека — сердитый окрик. Сара проснулась и поняла, что задремала. Сначала она растерялась. Она не лежала в своей постели — она находилась в домике на дереве, фонарь всё так же горел, за окнами клубился туман. Руками она по-прежнему обхватывала живот, и тут она вспомнила. У неё перехватило дыхание.
— Сэм? — закричала она.
— Сара?
Она услышала звук шагов на лестнице, и через мгновение он вбежал в дверь. Сэм. Живой Сэм, и туман за его спиной. Они обнялись, заплакали и поцеловались. Но на этот раз ни один из них не спешил раскладывать диванчик. На этот раз оба знали — им нужно поговорить.
— Я увидел свет из дома — сквозь туман на острове, — сказал он. — Но… это действительно было? Ты жива?
— Не думаю, что могу доказать тебе, что я жива. Зато знаю, что ты мне уже доказал. Я беременна.
Он воззрился на нее:
— Тебе перевязали трубы после Саманты.
— Саманта? — прошептала она. — Мы потеряли Саманту. Она… У меня был выкидыш, в пять месяцев. Я чуть не умерла. Она не выжила. Через месяц ты сделал вазэктомию.
Он долго раздумывал, ничего не говоря. Так похоже на Сэма. Она наблюдала за его лицом, видела, как он обдумывает все закономерности, все связи — точно так же он проектировал дома и здания. Аккуратно, методично, он подбирал кусочек к кусочку, представляя, как они будут смотреться вместе, представляя возможные шаги и их последствия. Сара ждала. Как всегда.
