— Его не убивали, — повторил Бартоломью. — Он устроил в трубе эту ловушку с камнями и решил посмотреть, сработает ли она. Может быть, дунул сильный порыв ветра, а может быть, виновато проклятье Барзака, но камень упал вниз как раз тогда, когда он заглянул в трубу. Камень его не убил, его убила сажа, обрушившаяся вниз вместе с камнем. Это был несчастный случай, и Томас не имеет к нему никакого отношения. И кто-то спрятал схему среди его пожиток, чтобы ввести в заблуждение Майкла.
— Большой Томас, — вымученно сознался Сетон. — Уитни отдал схему Большому Томасу еще до того, как умер.
— Большой Томас был кровельщиком, — сказал Бартоломью. — Он знает о крышах все, и я слышал, что Уитни спорил с ним об этом на Хай-стрит. Думаю, что скандалили они из-за схемы.
Сетон, похоже, хотел и дальше все отрицать, но взгляд на суровое, грозное лицо Майкла убедил его перестать пререкаться.
— Уитни опрометчиво показал ее Большому Томасу — сказал, что хочет заплатить за смену крыши в святого Бернарде, но прежде, чем расстаться с деньгами, решил поинтересоваться мнением профессионала. А Большой Томас заявил, что масштаб неправильный или еще какую-то глупость в этом роде. И не стал слушать, когда Уитни попытался объяснить, что масштаб не имеет значения, а твердо вознамерился высказать все, что думает. Мы бы, может, до сих пор стояли там и слушали его дурацкие разглагольствования об углах и покатостях, если бы Томас из Пэкса нас не спас.
— Несчастный Томас, — вздохнул Бартоломью. — Смерть Уитни оказалась случайностью, Эндрю покончил с собой, а на смерть Урбана у Томаса есть алиби. Ты должен выпустить его, брат, он не имеет никакого отношения ни к одной из смертей.
— Все равно остались неувязки, — пожаловался Майкл, пока они шли к тюрьме проктора, чтобы освободить бедолагу-доминиканца.
— Ты же говорил, что это не имеет значения, когда арестовал Томаса, — поддел его Бартоломью. — Значит, логика требует, чтобы это не имело значения и сейчас когда он оказался невиновным.
Майкл метнул в него злой взгляд.
— Ты можешь доказать, что никто не убивал Эндрю и Уитни, но Урбан — совсем другое дело. В свой смертный час он сказал нам, что кто-то подставил ему подножку с единственным намерением — толкнуть его на скобу для обуви.
— Кто-то подставил ему подножку, — согласился Бартоломью. — Но я думаю, то, что он погиб, упав на этот штырь, тоже несчастный случай. Должно быть, это проклятие Барзака. В конце концов, он тоже прикасался к треклятой штуке.
— Ты поверил в это? — потрясенно спросил Майкл. — Я думал, что ты считаешь это предрассудком, и только один я верю в его могущество. А теперь ты заявляешь, что все эти ужасные смерти были вызваны грешным проклятьем, а я говорю тебе, что здесь замешаны человеческие руки.
Бартоломью беспомощно пожал плечами.
— Два дня назад я бы настаивал, что реликвия не имеет ни малейшего отношения к происходящему, но смерть Уитни была такой необычной, и Эндрю мог бы спастись, когда прыгнул в воду. Да еще Урбан. Все трое прикасались к этой штуке. Возможно, я ошибался, отвергая вещи, которых… не понимаю.
— Кип Рауф тоже ее трогал, — напомнил Майкл. — Но он все еще жив.
— Он сказал, что едва прикоснулся к ней, — ответил Бартоломью.
— Я не думаю, что для небесных сил имеет значение, как долго это длилось. Ты или умираешь, прикоснувшись к ней, или нет. Если ты веришь в проклятье Барзака, значит, следует верить, что Кипа тоже ждет зловещая кончина. Мы должны предостеречь его.
Бартоломью замялся.
— Сознание властвует над телом. Если ты скажешь ему, что он должен умереть, скорее всего, он умрет. Я думаю, ничего не нужно говорить.
Майкл усмехнулся.
— Ты не до конца поверил в проклятье, иначе ты бы не считал, что у Кипа есть хоть малейший шанс выжить. Однако я в любом случае не откажусь еще раз поговорить с ним. Я не уверен, что они с братом сказали правду, когда утверждали, что не знают, что произошло с реликвией.
Томас ничего не сказал, когда Майкл отпер дверь и выпустил его на свободу. Он вышел из камеры и некоторое время постоял, глядя в синее небо, словно не ожидал снова увидеть его, а потом робко улыбнулся Бартоломью.
— Брат Майкл говорит, что своим освобождением я обязан вам — что вы были единственным, кто вновь обдумал доказательства и решил, что они недостаточны. Благодарю вас.
— Мы собираемся навестить братьев Рауф, — сказал Бартоломью. — Балмер говорил, что они закоренелые лжецы, а мы поймали их по меньшей мере на двух обманах — о том, что вы пытались убить их, и о том, что продать реликвию в аббатство собирался Большой Томас. Томас не настолько умен, чтобы придумать подобный план, а вот они — да.
— Если они лгут в одном, они солгут и в другом, — сказал Майкл. — И кто-то же подсунул эти «доказательства» в ваши вещи, чтобы я их нашел. У них есть доступ в любую часть монастыря и хватит возможностей — и смекалки — оставить на видном месте схему и склянки, чтобы ввести в заблуждение непритязательного проктора.
— Вас нельзя назвать «непритязательным», брат, — великодушно заявил Томас. — Кембриджу повезло, что в нем есть вы.
— В общем-то, вы правы, — бесстыдно согласился Майкл. — Но в данном деле я ошибался на каждом повороте. Вы пойдете с нами к Рауфам? Завидев вас, они способны проболтаться о том, о чем иначе предпочли бы промолчать.
Томас по-волчьи улыбнулся. Похоже, его порадовала мысль об отмщении этим двоим, желавшим увидеть его на виселице.
Они пошли в монастырь доминиканцев, и ворота им открыл угрюмый Большой Томас, вернувшийся к обязанностям привратника. Бартоломью остановился.
— Уитни и Сетон спрашивали тебя про крышу в общежитии святого Бернарда, — сказал он.
Большой Томас кивнул.
— Уитни говорил, что хочет заплатить за ее починку, а я предложил отдать деньги приору Мордену за ремонт нашей крыши. Я ему сказал, что каждый раз, как кто-нибудь из братьев наклоняется, чтобы помешать угли в очаге, я жду несчастья, потому что из наших труб, нуждающихся в ремонте, сыплются камни.
— Ты ему это сказал? — спросил Бартоломью, подумав, что люди иногда черпают свои мысли из наименее вероятных источников.
Большой Томас снова кивнул.
— И тут, по странному совпадению, всего через несколько дней Уитни сам погибает по этой же самой причине! Он нарисовал план крыши и хотел, чтобы я на него посмотрел — он, понимаете ли, ценил мое мнение, как кровельщика. План был ужасным, а он сильно разозлился, когда я сказал ему, что там все неправильно.
— Под конец я предложил тебе взять его домой и перечертить, — сказал Томас, вспомнив этот случай и нахмурившись. — Уитни сделался чересчур агрессивным, а я не хотел, чтобы ссора переросла в драку, а тебя обвинили в том, что ты ее затеял.
— Я провел уйму времени, чтобы исправить план, но он его так и не увидел, — с отвращением произнес Томас, словно Уитни умер ему назло. — Я пожаловался на это Кипу, и он любезно предложил мне за план пенни. Он сказал, такая картинка может пригодиться, только не сказал, на что.
Майкл поднял брови.
— Сомневаюсь, чтобы дело было в его доброте. Ты знаешь, что он всем рассказывает, будто это ты придумал продать реликвию в аббатство?
Томас оскорбился.
— Не я! Кроме того, мне все больше кажется, что мой орден прав в этой полемике о Святой Крови. Эти пропитанные кровью реликвии должны быть уничтожены — не потому, что они недостойны поклонения, а потому, что некоторые из них могут нанести много вреда.
