– В России знают аргентинское танго! – вызывающе ответила Алёна.
– Я это заметил, – кивнул «Пушкин». – Вы прекрасно танцуете, должен вам сказать. Чудесно, wonderful, – зачем-то уточнил он по-английски.
– Это вы чудесно ведете, – засмеялась чрезвычайно довольная Алёна. – Давно не танцевала с таким партнером. Скажите, вы, случайно, не Карлос, которого тут с нетерпением ждут дамы?
– Нет, я Жоэль, – ответил он, и в голосе зазвучала улыбка. – А Карлос вот-вот придет, он мне звонил как раз перед тем, как мы с вами начали танцевать.
– Карлос – испанское имя, – сказала Алёна, снова обнимая его и делая первый шаг. – Он испанец? По- французски его звали бы Шарль. Кстати, Жоэль – довольно редкое имя, мне кажется.
– Наверное, вы чаще слышали английский вариант – Джоэл, – кивнул тот. – Знаете, есть такой писатель, Джоэль Харрис? «Сказки дядюшки Римуса» читали?
– «Только не бросай меня в терновый куст?» – усмехнулась Алёна. – Конечно, кто же их не читал!
– А вас как зовут, кстати?
– А откуда вы знаете, что я русская? – с некоторым опозданием удивилась Алёна.
– Ну, вы очень красивы, – усмехнулся Жоэль ей в шею. – Русских женщин сразу видно. На наших милонгах часто появлялась одна русская – Ольга. Тоже очень красивая. Прекрасно танцевала. К сожалению, вчера ее убили. Оказывается, она впуталась в одну неприятную историю. Женщины, тем более молодые, тем более – красивые, бывают порой очень легкомысленны. Они думают, что мир добродетелен и безопасен, а это далеко не так, тем более – мир чужой страны, где все уже, как говорится, поделено и распределено, а потому с чужаками разговор короткий. Тем паче, если эти чужие пытаются диктовать свои законы. Например, человек становится обладателем какой-то вещи и пытается ею торговать, забывая, что здесь свой рынок со своими продавцами, покупателями и посредниками. Человек не учитывает, что вместо сдачи можно получить пулю. А это скорее убыток, чем прибыль.
Алёна остановилась, отстранилась от Жоэля. Д’Арьенсо продолжал звучать – прекрасная музыка с четким, выразительным ритмом, дивная мелодия, но Алёна уже не слышала ни ритма, ни мелодии.
– Зачем вы мне это говорите? – спросила она, подозрительно глядя в черные, непроницаемые глаза.
Он пожал плечами, отвел взгляд, повернул голову…
– А вот и Карлос, – сказал Жоэль, кивая на дверь.
Алёна посмотрела.
В дверях стоял Диего Малгастадор, полицейский агент.
Санкт-Петербург, 1793 год
«Коли тот человек этим пролазом воспользовался, воспользуюсь и я. Стало быть, именно этой дорогой Жюль и пытался тайно уйти. Ну да, все ясно, чего они береглись… кровища еще не вся в землю ушла. Как это я угадал… Прирезали Жюля здесь, далеко нести не стали. Перекинули через забор – дураки, мол, русские не допетрят, что на самом деле приключилось. Ан нет, один такой сыскался, допетрил. А что толку-то? Ну что мне в этой угаданной догадке? А то, что… Ну что? Да то, что Жюль узнал нечто очень опасное. Может статься, он нам нес не токмо брульоны Сегюровы, а кое-что другое. О чем? О ком? Не о том ли черном, аки ворон или черт, про коего говорил Ванятка? В чем его опасность? Только лишь для нас она, для России, для матушки-императрицы или для самого Сегюра тоже? Может статься… Но тогда и его упредить надо. А как? Не заявишься же к господину послу короля французского запросто, как я к Алексею Алексееичу вваливаюсь, не ляпнешь: так, мол, и так, ваше сиятельство… А как же быть? Вдруг и ему грозит смертельная опасность? А то записку подкинуть безымянную? Или все же Алексея Алексеевича подговорить? Может, с кем из министров побеседует, чтоб остерегли посланника? Да как бы не навредить, дипломатия – дело тонкое, пальчиками надо, самыми кончиками, на цыпочках надо, а не всей пятерней или топая обеими ногами… Лучше пойду я. Что хотел – увидал. Что надо – узнал. Чу! Идет кто-то!
Эх, листвы мало, не спрятаться… ну, Бог не выдаст, свинья не съест, пронеси, Господи, прижмусь к землице потесней. А земля уже тепла, по деревням небось картошку вовсю сажают, да и тутошние огородники тоже… Скоро Агафьюшка ворчать начнет, что у нас огород не копан, а когда ж мне… Так, вроде шаги мимо прошуршали. Можно голову поднять. Вижу его! Человек или птица черная промелькнула? Вон он, к дому посольскому идет. Ну куда ты, куда, Петр Григорьев? Зачем за ним крадешься? Вот обернется он – куда кинешься? Где спасения искать станешь? В каждом шаге его – опасность. Так вот, крадучись, но стремительно, Лихо-Горе ходит.
Не обернулся. Стал под окошком. Свистнул. Может, это ухажер к девке горничной посольской припожаловал, а я невесть чего мню по своему обыкновению? Ан нет, не девка в окошко высунулась, а сам господин посланник. Да мрачен каков! Словно смерть свою увидал…»
Наши дни
Диего даже не взглянул на Алёну, да и она мгновенно отвела глаза, но много ли времени нужно, чтобы понять: попалась! Она попалась, Диего ее настиг.
Как, каким образом? В случайности она не верила. Диего ее вычислил, выследил, и не так уж трудно догадаться, как. И угораздило же ее во всем Париже попасться на зубок именно полицейскому-тангеро! Может быть, он один-единственный из всех парижских полисье[18] танцует танго, и вот ведь… вот ведь…
Карлос, видите ли! Карлос! Ну прямо как Гардель! Как Ди Сарли! Как Лафуенте! Как Акунья! Как Родригес! Хотя нет, тот Родригес, который «Кумпарситу» написал, он не Карлос, а Матос
