потому что им нужны были голоса за люто воюющий Израиль, за друзей по музе и душе - республиканцев, безоговорочно поддерживающих (как все правые правых) наших. А Израиль они, то есть новобранцы- эмигранцы, поддерживали, конечно, не только из чувства благодарности, а потому все пропагандистское поле, в которое попадал новый беженец из России быстро, как пирожки горячая печь, готовило из него патриота Израиля. Понятно, что платил за все это американский налогоплательщик и платит до сих пор, потому что все эти сотни тысяч, воплотившиеся в результате в миллионы, продолжают сидеть у него на шее.
Вот и рифма, стрела, оперенная и обещанная, нашлась. Парная к тому насилию, что стало фундаментом необиблейского государства. Фундамента, как мы выяснили, увы, ненадежного, которому нужна была – хоть тушкой, хоть чучелом – подмога самого большого и сильного брата. А раз у брата принято всех по головам считать, то и понадобились клакеры из России. Это называется разделение труда и символический обмен. Мы будем на театре военных действий с врагами бороться, а вы нам подмогите, чем сможете. Вам дядя Сэм будет платить как будто вы политические беженцы, а так как вы не беженцы, а говно на постном масле, вы вместо этого будете нас поддерживать и в дождь, и в ветер, и в звезд ночной полет. Хотя говорил мне папа: не ври, не ври, сынок, ложь - она такая падла, что всегда в ненужном месте и в ненужное время голос подать может. Но тут так: раз выбрал фундамент, здрасьте соврамши, то и выбрал все остальное, но уже политическими мерами.
Повторю для особо недоверчивых: я не уверен, что в России советского образца можно было бы сыскать одного, путь даже совсем слепого еврея (пусть даже он инвалид с детства, от чего ни шахмат, ни математики, ни олимпиад, никакой интеллектуальной нагрузки, одни мышечные движения типа дрова рубить, хуй дрочить, рыбу фиш есть и кошерных кур резать) не подвергнувшегося при этом хотя бы раз в жизни дискриминации. Хоть по сусекам скреби, хоть под мышками – такого найти трудно. Но на интервью в американском посольстве этой сухой и скучной правды было определенно мало, потому что у каждого второго – партийный билет с во-о-от таким вот стажем, да и карьерка не на воде и не на песке построенная; и все эти тысячи и миллионы опытных конформистов, проваренных в чистках как соль, рисовали тусклой судьбе несчастного еврея, точно по лекалу, густые романтические усы и крылья Икара, изображая из себя жертв и борцов с режимом. И очень хорошо это помня, теперь, как стойкий оловянный, отчетливо выполняют функцию, ради которой были вызваны из тьмы совкового небытия, от души благодаря за то, что не попали на войну, а могут считаться как бы в благородном запасе. То есть воюют, но смотря не в прицелы, а на телевизионные экраны. Сражаются, но с теми, кто, точно блаженная нимфоманка Катерина, пытается пролить немного света в темную воду Брамса, где все шито-крыто, и концов не найдешь.
А если и найдешь, то разве можно объяснить человеку, что он не прав? Нет таких объяснений, то бишь есть, конечно, но без надобности они, так как не работают. Ибо у человека, взятого наугад из толпы - одна, но вечная и пламенная страсть: самообман. И ему нужно только то, что позволяет считать себя лучше, умнее и честнее, чем есть на самом деле. И здесь ни нимфоманка не поможет, ни даже я – правдоискатель, пиздострадатель и русский писатель с еврейским завитком во лбу. Бархатная, с белесым отливом иллюзия всегда побеждала прямо скроенную и просто сшитую реальность, побеждала, побеждает и побеждать будет.
Главка восемнадцатая
Понятно, что Холокост и антисемитизм для Израиля – ветер и парус. Или очаг и дымоход. Или влагалище (надо же какое отвратительное слово в русском языке обозначает исток жизни и наслаждения) и сперма. А может быть, даже Дух Святой и Евангелие. Потому что не будь Холокоста и антисемитизма не видать евреям своего Израиля, как своих ушей. И то, что они на этой клавиатуре играют и днем, и ночью, и в слепую, и в темную, это понятно.
Но даже не надо становиться серьезным, чтобы подтвердить – как не удобен Холокост и антисемитизм для еврейского государства, какие дикие проценты они не наваривают с первого и со второго, никаких сомнений в их реальности нет.
То есть это что-то типа анекдота о первородстве яйца и курицы, антисемитизм создал евреев, или евреи вызвали антисемитизм? Ответить невозможно, хотя второй вариант: евреи такие противные, потому их и не любят – в общем-то, чего далеко ходить, и есть формула антисемитизма. Одна из.
Я же потратил немало духовных и физических, чтобы сделать убедительным мою версию, что национальное – суть социальное, перемешенное с генетическим, которое есть опять же социальное, только спрессованное в эстафету. И национальное появляется только тогда, когда кого-то национального лишают или национальным же наделяют. То есть некто ощущает себя евреем только тогда, когда ему говорят, что он – не русский (не римлянин, не чуваш, даже не друг шахмат калмык). Если бы ему это не говорили, самоидентификация проходила бы вне дискурса национального, который всегда ответ, рефлекс, защита.
Но мне здесь не охота ничего ловить, как, впрочем, и длинно рассуждать о Холокосте. Холокост равен себе самому, сколько бы спекуляций не приходилось на его счет, я не добавлю ни одной; я не выторговываю жалость, и преференции мне не нужны; оттого, что десяток моих близких родственников прошли Холокост и не вернулись, я не стал лучше ни на копейку, стал ли хуже, не знаю. То есть я считаю, что паразитировать на Холокосте, конечно, можно, любое нищенство основано на обмене жалости к ампутированной конечности, которая ее-то и возмещает. Но я совершенно уверен, что ни эта ампутированная конечность, ни сам инвалид – не становятся в итоге святыми. То есть жертва, в том числе Холокоста, не становится в результате ее/его сожжения безгрешной, она/он даже не становится лучше, они просто в дополнение к аннигиляции получают бонус мучения.
То есть я, конечно, за Нюрнберг, идея возмездия является сводной сестрой идеи справедливости, но евреи, прошедшие Холокост или избежавшие его – только жертвы, реальные или потенциальные, но никакого морального преимущества, на котором настаивает Израиль, за ними нет. Идея невольной жертвы никакого отношения не имеет к идее очищения. То есть жертва может быть святой, другом детства, сукой потной, последней сволочью, тупым засранцем, но ее моральный статус не меняется, она остается только жертвой, каких бы мучений ей это не стоило. Можно и нужно призывать к ответу мучителей, позовите меня, я поучаствую со своим мокрым веслом, но я не верю в праведность костров инквизиции, огонь не изменяет качества души, если позволено мне будет это слово на чужом языке.
Короче, 7 миллионов жертв Холокоста не делают еврея после Освенцима, ГУЛАГа, и Хиросимы лучше. И не выводят Израиль из международного правового поля в пространство порхающих ангелов, где даже канализация без надобности, настолько все здесь неземное и возвышенное.
Но антисемитизм – остается антисемитизмом, и о нем я тоже хотел сказать пару ласковых. Не в защиту евреев, упаси Бог, я защищал евреев в слабости, в силе пусть их защитит или приструнит закон; а вот защита процедуры осмысления и артикуляции мне мила.
Конечно, любить или не любить – дело сугубо частное, приватное, неконтролируемое никем и ничем, кроме сознания, и оно обретает публичность именно в процессе артикуляции. Если согласиться с утверждением, что нация – это идеологема, то становится понятным то чувство стыда и неловкости, который испытывал интеллигентный русский, обнаруживавший в себе склонность (слабость) к национальной дифференциации, к тому, чтобы одни нации (свою, например) выделять, а другие (скажем, наших друзей, евреев) осуждать. Эта неловкость и стыд – суть ощущения самообмана. То есть человек думал о себе, что уж он-то самообман в своей дурацкой душе контролирует, и вдруг выяснялось, что – не-а, не контролирует. То есть попытки осознать антисемитизм, как мракобесие, как что-то животное (а вот животных как раз обижать не надо, за это можно и по пизде схлопотать), конечно, уловка, мракобесие – это неточность интеллектуального и социального ориентирования. Дело не в том, что одна нация лучше, другая хуже, и тебе, дураку, неловко, что ты так считаешь, а в том, что нации – это воображаемые сообщества, и если ты относишься к ним, как физической реальности, ты – козел вонючий, и место тебе, придурку, на скотобазе.
Ладно, проехали. Теперь буду говорить с теми, кого не убедил, абсолютно, весь порох в пустую,
