– Угомонись, Савка! – брезгливо сказал Хвощинский. – Опять снова-здорово? Мы ж обо всем договорились!
Бегающие глаза Савки стали осмысленными:
– Ах, черт! Запамятовал было... Что со мной порой делается, барин... Голова... меня кандальник один оковами своими саданул, с тех пор болью как разломит иногда черепушку – белый свет с овчинку покажется!
– Компрессы надо ставить, – брезгливо посоветовал Хвощинский. – Уксусные. Или пиявок на шею – для отсоса вредной крови.
– Ну, ты шутник, барин! – захохотал Савка. – Скажешь тоже! Кровь лучше вот чем пускать! – Он просверкнул под носом Хвощинского своим ножом. – Да ладно болтать. Говори, что делать надобно?
– Ну, слушай.
Вот же чертов дядюшка! Какую замыслил сволочную штуку со своими племянниками сыграть! Какую ловушку им расставил! Как просто было в нее угодить, особенно при том образе жизни, какой ведет Сергей Проказов!
Ну да, наверное, этот старый индюк Полуэкт Полуэктович Синицын именно на это и рассчитывал, измышляя те условия, о которых с таким мерзким злорадством написал в своем завещании. Наверняка оно было подстроено именно против Сергея, которого гнусный старикашка считал беспутным гулякой. А может быть, конечно, и против Петрушки Свейского, в существовании коего Синицын вообще не видел никакого смысла. В этом, конечно, Проказов был с ним совершенно согласен. И все-таки сентиментальный Петрушка с его мечтами об идеальной любви скорее исполнил бы роковое условие, чем осторожный, хоть и беспутный Сергей. А впрочем, никогда не знаешь, на какой дорожке пакостница-судьба подставит тебе подножку. Хоть он и не водится с девицами, даже самыми хорошенькими, но ведь и на старуху бывает проруха... Могло ведь случиться так, что платонически лобызаешься с девицей в садочке, даже не рискуя протягивать руку к запретному, а тут возьмет да и налетит какой-нибудь оглашенный папаша с крепостными ухарями, послушными каждому мановению его корявого перста, да и повлечет к алтарю, не дав слова молвить в свое оправдание! И все, и прости-прощай, надежда на наследство! Ладно, если девица-невеста окажется с богатым приданым, ну а ежели нет? Да и какое бы у нее приданое ни было, разве помешают лишние деньги? В том смысле, что они никогда лишними не бывают и быть не могут. Особенно для Сергея Проказова, с его любовью и даже страстью жить на широкую ногу!
Деньги не держатся в его карманах, положительно не держатся! Иногда он тратит их с пользой, иногда покупает на них удовольствия, иногда швыряет на ветер. Ему никогда не удавалось получить прибыль взамен траты. Ну, не считая карточной игры, конечно, в которой ему обыкновенно везло. Но сегодня он получил на каждый вложенный рубль приблизительно стократную прибыль. Конечно, взятка, которую затребовал с него этот стряпчий, поверенный в делах Полуэкта Синицына, была непомерна, учитывая, что этот крючкотвор не позволил даже заглянуть в завещание, однако снизошел до того, чтобы зачитать вслух его основные условия. Спасибо и на том, теперь Проказов все знает.
Но... что проку в этом знании, если Петька такой невинный идиот?! Как же добиться своего, как же...
С этой мыслью Проказов соскочил с коня и пошел через сад к своему дому, чтобы миновать дверь, а влезть в окно кабинета. Он часто возвращался именно таким образом, чтобы избегнуть встреч с матерью, которая последние пять, а то и десять лет была постоянно недовольна его поведением. Обычно она сидела в своем имении и оттуда осыпала Проказова негодующими письмами, однако иногда ее приносила нелегкая в город – и тогда Сергею приходилось и уходить через окно, и возвращаться через окно, если он хотел избежать беспрестанных объяснений, нравоучений и нотаций. Боже мой, человеку уже скоро двадцать пять, а с него все еще не спускают глаз и норовят водить на помочах! И он вынужден это терпеть, потому что мать дает ему деньги! Вернее сказать, не дает. Вернее сказать, дает ровно столько, чтобы не умереть с голоду!
«О Господи, надоумь меня, как заставить Петьку... Как устроить, чтобы он...»
Сергей замер. Луна светила прямо в окно его кабинета, и он совершенно отчетливо увидел, как темная фигура перевалилась через подоконник и вывалилась в сад.
Грабитель!
Сергей сунул руку под борт сюртука. В прошлом году ему за баснословные деньги удалось купить новейший пистолет, только-только изобретенный в Париже оружейником Лефорше: с несколькими вращающимися короткими стволами, рассчитанными на шпилечные патроны с металлической гильзой. По сравнению с прежними длинноствольными «лепажами», которые было неудобно носить с собой, а заряжать – еще неудобнее, это было просто невероятно прогрессивное изобретение для таких оголтелых любителей оружия, каким был Сергей Проказов. За цену, которую он дал за свой новый «лефорше», в России можно было вполне купить небольшое имение с несколькими сотнями душ... но тогда ему как раз необычайно подфартило за карточным столом. Почти столько же стоила и коробка патронов для пистолета. Но Сергей ни разу не пожалел о своей покупке и сейчас испытал острое чувство восторга, выхватив из-за пояса свое совершенное оружие. Таких пистолетов во всем мире, может, штук пять только и сыщешь, и один из них принадлежит ему! Палец легко скользнул на послушный курок, и Сергей испытал острое ощущение разрядить пистолет в грабителя. Но ему хотелось узнать, что эта тварь здесь делает, что он искал, что украл или хотел украсть. А поэтому он длинными бесшумными прыжками преодолел разделявшее их расстояние и, мертвым захватом поймав грабителя за горло, подсунул к его боку пистолет:
– Тихо, не то застрелю!
Человек дернулся было, однако Сергей надавил ему на кадык, и это несколько утихомирило грабителя.
– Помилуй, барин, Сергей Сергеич, родимый, – прохрипел он чуть слышно. – Я против тебя не погрешил! Как можно – супротив брата?!
Сергей чуть не выронил пистолет:
– Савка?!
– Он самый, – прохрипел грабитель. – Руку с хрипа убери, милостивец! Задавишь!
Руку Сергей, конечно, убрал, но пистолета не опустил. Прекрасно знал, что от Савки Коркина можно ждать всего, чего угодно. Так же, впрочем, как и от него самого, Сергея Проказова. Что ж, они не зря были молочными братьями! Видимо, что-то было в молоке вскормившей их Анфисы Коркиной, от чего двое этих мальчишек, один из которых был представителем древней почтенной фамилии, а другой – прижитым невесть от кого выблядком, в одночасье вдруг свихнулись и пошли по кривым дорожкам, каждый, впрочем, по своей.
– Сколько это лет мы не виделись, Сереженька? – покачал головой Савка.
– Да лет пять, не соврать бы. Когда тебя в каторгу упекали, мы с матушкой проводить тебя приходили, помнишь? Ты что же, отбыл наказание? Или помиловали судьи?
– Помиловали! – ухмыльнулся Савка. – Как же, они помилуют! Ноги меня быстрые помиловали, вот мои судьи и сотоварищи! Да ты, барин-братец, вроде бы и не рад, коли на прицеле меня по-прежнему держишь?
– Ну, когда б ты ко мне как человек пришел, я, может статься, и был бы рад, – пожал плечами Сергей, поднимая «лефорше» повыше, на уровень глаз Савки. – А ты пришел меня ограбить. Воспользовался тем, что все в доме знаешь...
– Сереженька, да убери ты эту свою пукалку, – угрюмо взмолился Савка. – Не грабил я тебя. Стал бы я... брата... не, я хоть и Савка, но не сявка. Я против своих не иду. Погляди только, что я у тебя взял. Смех один! Вот, за пазухой. Дозволь достать!
– Доставай, – кивнул Проказов. – Но только прости, Савка, ежели ты какую сволочную штуку учудишь, ножик выхватишь, к примеру, уж не взыщи, я тебя на месте положу, понял?
– Да какой ножик, Сереженька? – усмехнулся Савка. – Ножик Резь не за пазухой, а за голенищем носит. Не бойсь, вот, гляди, что я у тебя взял!
И он вынул из-за пазухи несколько листков бледно-зеленой бумаги с переплетенными буквами P и S.
Сергей смотрел на листки, тупо моргая. Что за чертовщина с этой почтовой бумагой? Савка – вор, разбойник, убийца Савка Резь! – явился за теми же пресловутыми бледно-зелеными листками, которые...
