полярников лишить их жизни. Боясь увидеть очередного свернувшегося на снегу в клубок зверя, умирающего или уже погибшего, Скотт долго медлил перед выходом из палатки — делал вид, что недостаточно туго свернул спальник, проверял, плотно ли застегнута шуба и не развяжется ли на ветру капюшон. Шеклтон и Уилсон тоже не торопились выходить, но сидеть в палатке до бесконечности было невозможно, и, в конце концов, Роберт выполз наружу, опасливо оглядываясь по сторонам и готовясь к самому страшному.
Снаружи по-прежнему был туман, но теперь он стал чуть менее плотным, и сквозь него можно было разглядеть и присыпанные снегом сани, и далекие очертания гор. Четыре собаки лежали возле саней, напоминая огромные темно-серые меховые сугробы, но при виде выбравшихся на белый свет хозяев, подняли головы и слабо пошевелили длинными пушистыми хвостами. Остальные псы сидели за построенными из снега загородками, призванными защищать их от ветра. Одна из собак, пошатываясь, вышла навстречу полярникам, другие даже не двинулись с места, и Скотт, заглянув за загородку, с ужасом понял, что сейчас им с товарищами снова придется силой заставлять животных вставать и идти. Он аккуратно пристроил свой сверток со спальным мешком и ночной обувью между лежавшими на санях ящиками с едой, вернулся к палатке и начал, не торопясь, выдергивать вбитые в снежный наст подпорки. Холод медленно, но верно сковывал все его движения и делал одежду твердой и плохо сгибающейся, но Роберт все-таки не спешил, в надежде, что, пока он занимается палаткой, друзья сами, без его помощи, разберутся с собаками — помогут встать тем, кто еще не окончательно ослаб, и застрелят тех, кто уже не способен двигаться. Шеклтон и Уилсон, уже давно знавшие, как тяжело их руководитель переживает из-за животных, так и поступили: побросав в сани свои вещи, они присели рядом с бессильно валявшимися на снегу псами и принялись ласково, но настойчиво тормошить каждого из них по очереди.
— Поднимайся, поднимайся! — ласково бормотал Уилсон, поглаживая рукавицей высокие треугольные уши одной из собак. — Мы поворачиваем обратно, на север, мы теперь будем идти к дому! Там ты сможешь отоспаться в тепле и отдохнуть, там тебя ждет тюленье мяско…
Собака прижимала уши и отворачивалась, отодвигала морду от его рук: и она, и ее собратья, уже давно перестали верить людям, заставившим их уйти из тепла в вечный, ни на мгновение не прекращавшийся мороз. Ей хотелось одного — чтобы ее оставили в покое, дали еще хотя бы немного полежать под снежной стеной, где было чуть менее ветрено, а значит, чуть теплее. Уилсон вздохнул, пододвинулся к другому псу и начал уговаривать встать его. Тот вяло, без особой злости рыкнул на полярника, но все-таки приподнялся на передних лапах и несколько раз вильнул толстым хвостом.
— Умница, а теперь вставай полностью! — почти заискивающим тоном продолжил упрашивать его Эдвард. — Ну, давай, ну, можешь ведь, пожалуйста!..
Шеклтон поднимал собак молча и без особых сантиментов: он просто подходил к лежавшему зверю сзади, подхватывал его обеими руками под брюхо и тянул вверх, пока тот не упирался лапами в снег. Крупные животные, несмотря на сильнейшую худобу, были страшно тяжелыми, Эрнст задыхался, и вырывавшийся у него изо рта пар инеем оседал на его одежде и на мохнатой шкуре собак. Но ему удавалось добиться своего: поднятые псы обычно не ложились обратно, когда путешественник отпускал их, а продолжали стоять или даже пытались, пошатываясь, сделать несколько шагов. Вскоре все они уже стояли, настороженно нюхая ледяной воздух, а запыхавшийся Шеклтон помогал Уилсону справиться с последним, особенно ослабевшим псом. На остальных собак, которые уже начали постепенно разбредаться вокруг стоянки, оба полярника поглядывали с затаенной радостью: раньше, когда они еще запрягали собак в сани, поднимать их и заставлять идти было намного труднее, нередко они вставали, но тут же снова ложились в снег, и чтобы добиться от них желаемого, приходилось не просто поднимать каждого зверя, а еще и некоторое время придерживать его за шиворот, не давая ему упасть. Но теперь, когда собаки уже давно не тащили сани, а просто бежали рядом с ними, их утренняя побудка стала чуть менее мучительной…
К тому времени, когда Эдвард с Эрнстом закончили приводить собак в чувство, Роберт Скотт загрузил палатку и другие вещи на сани и кое-как расправил жесткую от холода кожаную сбрую. Туман постепенно рассеивался и уже не помешал бы путешественникам идти в нужную сторону, но окружающий их пейзаж все равно был затянут мутной, полупрозрачной дымкой, делавшей его еще скучнее и тоскливее, чем всегда. Даже Уилсон, который в свободное от исследований время увлекался живописью и умудрялся в любой ситуации, в том числе и в походе, делать эскизы антарктических гор и холмов, теперь не обращал на природу никакого внимания. А Скотту и Шеклтону было и вовсе не до того, чтобы глазеть по сторонам: натянув на себя упряжь и сверившись с приборами, они молча потянули сани, глядя себе под ноги и лишь изредка проверяя, не отклонилась ли их маленькая группа от правильного курса.
От оставленных ими накануне следов ничего не осталось — все было тщательно запорошено снегом, и казалось, что трое друзей продолжают идти на юг, по земле, где до них не ходило ни одно живое существо. Солнце было спрятано за плотными облаками, и путешественники даже не отбрасывали на снег тени. Можно было забыть об утреннем решении, отмахнуться от всех тяжелых мыслей и хотя бы на время представить себе, что сани по-прежнему движутся к югу, к полюсу и к славе. Роберт, по крайней мере, некоторое время пребывал в этой иллюзии — пока реальная действительность вновь не развеяла все его мечты.
Собаки шли вслед за санями, нехотя перебирая лапами. Изредка одна или две из них вырывались вперед, но чаще все четвероногие полярники плелись сзади, постепенно отставая от своих хозяев, а потом бросаясь их догонять. А случалось, что кто-нибудь из псов отставал слишком сильно — и решал, что бежать за санями уже бесполезно.
— Роберт! — несмело окликнул предводителя Уилсон часа через два пути. — Там еще одна собака легла…
Скотт стиснул зубы и молча остановился. Оба его спутника тоже замерли, оглянулись назад и некоторое время следили за догонявшими их собаками. Добежав до саней, они, тяжело и хрипло дыша, улеглись на снег, бессильно вытянув лапы и хвосты и посматривая на хозяев умоляющими взглядами — каждая из них страстно желала, чтобы остановка продлилась как можно дольше. И их было всего девять. А далеко позади в слабом, почти совсем развеявшемся тумане виднелось неподвижное темное пятно.
Уилсон с Шеклтоном переглянулись, поежились и принялись стаскивать с себя окончательно смерзшуюся и потрескавшуюся на морозе сбрую. Затем они подошли к саням и долго рылись в ящиках и свертках, громко стуча деревянными крышками и шурша брезентом. Роберт, не оборачиваясь, поправил охватывавшие его грудь ремни, посмотрел на часы, а после этого перевел взгляд на собак. Одна из них уже не лежала, а сидела на снегу и осторожно вылизывала разбитые об острые льдинки лапы. Скотт стал смотреть, как она высовывает самый кончик языка, несмело, едва касаясь, проводит им по кожаным, обросшим со всех сторон мохнатой шерстью подушкам своих лап, и тут же снова прячет язык, чтобы он не окоченел в ледяном воздухе. Он видел, как собаки вылизываются на морозе, много раз, но продолжал внимательно наблюдать за этим, делая вид, что не замечает ничего вокруг и не слышит, как его друзья копаются в багаже, как они уходят прочь от саней и их шаги по скрипучему снегу затихают вдали. Их не было почти полчаса, и Роберт уже начал надеяться, что с упавшей собакой все не настолько плохо и товарищи возятся с ней так долго, потому что уговаривают ее идти — и может быть, у них это еще получится. Но, в конце концов, позади прозвучал выстрел — громкий хлопок, разнесшийся над всей бесконечной ледяной равниной и вернувшийся обратно еще более звонким эхом.
На мгновение Роберт зажмурился, а потом, продолжая делать вид, что ничего не слышал, принялся снова поправлять ремни и сильнее натягивать на руки меховые варежки. Отдыхавшие возле него собаки после выстрела вздрогнули и прижали уши, но затем приподняли головы и начали неуклюже вставать на непослушные лапы. Вскоре их пушистая компания уже бежала в ту сторону, пошатываясь и прихрамывая, но даже не думая остановиться: за время похода собаки хорошо выучили, что выстрелы означают свежее мясо, которым, в отличие от мороженой рыбы, им никто не помешает наесться вволю. Скотт слышал, как за его спиной затих мягкий стук собачьих лап по снегу и как на смену им пришли тяжелые шаги возвращавшихся товарищей, но так и не обернулся. И все время, пока Эдвард с Эрнстом снова впрягались в сани, он продолжал молчать и смотреть куда угодно, но только не им в глаза. Да они и сами, как всегда после того, как им приходилось убивать ослабевших животных, долгое время не произносили ни слова.
Некоторое время они еще ждали собак, но стоять без движения было не только слишком холодно, но и просто-напросто опасно, и, в конце концов, путешественники снова потащили сани по скользкому насту. Собаки нагнали их еще через полчаса — довольные, сытые и вновь полные сил, они больше не отставали от хозяев, а напротив, часто убегали далеко вперед и очень неохотно останавливались, чтобы подождать сани.
