смогли подкрасться к дому, так никого и не разбудив. Руал первым проскользнул в спальное помещение и замер возле порога, четверо его спутников остановились рядом с ним. Стены дома, казалось, сотрясались от храпа. Четыре человека, все это время ждавшие возвращения участников похода к полюсу и беспокоившиеся за них, крепко спали, еще не зная, что их томительное ожидание уже закончилось.
Первым перестал храпеть и открыл глаза Йорген Стубберуд. Некоторое время он, ни говоря ни слова, переводил взгляд с одного из стоявших в дверях товарищей на другого и, наверное, пытался понять, действительно ли они вернулись или он все еще спит и видит их во сне.
— Привет! — как ни в чем не бывало сказал ему Амундсен. — А почему 'Фрама' не видно? С ним все в порядке?
Стубберуд смог лишь молча кивнуть. А потом в своих кроватях зашевелились остальные обитатели Фрамхейма, мертвая тишина слегка разрядилась громким шорохом и скрипом, и вскоре уже все девять полярников смотрели друг на друга, робко улыбаясь и совершенно не представляя, что следует говорить в таких случаях. Преструд, как и Стубберуд, растерянно хлопал глазами, но при этом еще и радовался, что теперь сможет подробно рассказать о своем собственном походе, Йохансен все еще смотрел на Амундсена с обидой, но никто из проснувшихся не решался заговорить первым. И неизвестно, сколько бы времени длилась эта немая сцена, если бы всех, как всегда, не выручил неунывающий Адольф Хенрик Линдстрем.
— Так что там с полюсом? — спросил он в той же небрежной манере, что и Руал, когда интересовался кораблем. — Были вы там или нет?
Амундсен прошел вглубь комнаты, остановился перед довольно улыбавшимся коком и хитро прищурился:
— А ты сам-то как думаешь?
Все присутствующие, включая даже Йохансена, весело расхохотались, на улице на разные голоса залаяли собаки, в небе жалобно запричитала чайка…
Глава XXVIII
Антарктида, 87® ю.ш., февраль 1912 г.
'Ужасное разочарование', — мысленно повторял Скотт собственную дневниковую запись, сделанную чуть больше двух недель назад на полюсе, и с тоской думал о том, что эти слова ни в малейшей степени не способны передать испытанные им и его спутниками чувства. Это было не разочарование и не горе, это был конец всего — безнадежный и беспросветный. Впереди было возвращение к складам, потом — в лагерь на мысе Эванс, а потом и домой, в Лондон, и в то же время впереди не было уже ничего. И все пятеро путешественников прекрасно это понимали, хотя никто так и не сказал об этом вслух.
Снег скрипел под ногами, тяжелые сани медленно ползли за впряженными в них измученными людьми. Южный полюс остался у них за спиной, и с каждым днем они все дальше уходили от этой ничем не отличавшейся от других земель Антарктиды равнины, названной именем норвежского короля. Позади остались трепетавшие на ветру два норвежских флага и один британский, позади затерялась среди снегов крошечная палатка Амундсена с подарками, которые он хотел сделать своим менее удачливым соперникам. А впереди была встреча с остальными полярниками, их разочарованные и сочувственные взгляды, их уверения, что ничего страшного не произошло, что группа Скотта все равно сделала очень много для британской науки, и это важнее всего. Первые сочувственные взгляды и фальшивые заверения, но далеко не последние — затем ему будут так же сочувствовать на корабле, в Австралии, в Лондонском географическом обществе и в университете, после каждого доклада, на каждом званном вечере… Впрочем, на званые вечера Роберта теперь вряд ли будут приглашать — хоть что-то хорошее…
А еще на него, Роберта, будет сочувственно смотреть Кэтлин. Она тоже будет говорить, что ей совершенно все равно, кто прибыл на полюс раньше, что для нее первооткрывателем самой южной точки в любом случае будет он, ее любимый муж, отец ее сына. Но при этом она будет тщательно скрывать свою радость от того, что он вернулся из полярных путешествий навсегда, что больше он не покинет ее до конца жизни, что теперь он будет вынужден жить с ней и нянчиться с Питером и с другими детьми, если они у них будут…
Еще один рывок, сани продвигаются еще немного, шуршат по насту облепленные снегом полозья. Еще на несколько футов путешественники удалились от полюса. Еще чуть-чуть приблизились к своему позору.
Земля ушла из-под ног Скотта неожиданно — он не успел ни вскрикнуть, ни понять, что происходит. Только что он брел по снегу, погруженный в свои невеселые мысли, волоча сани и слушая громкое хриплое дыхание шедших сзади товарищей — а в следующую секунду уже болтался на натянувшихся ремнях над огромной бездонной пропастью. А рядом точно так же висел следовавший за ним Эдгар Эванс. И при этом почему-то молчал и не двигался, не пытался ухватиться за ремни или за край пропасти.
Это показалось Роберту странным, и удивление, которое он испытал, глядя на Эванса, вернуло ему способность соображать и оценивать обстановку. Он услышал, что наверху испуганно кричат остальные полярники, огляделся вокруг и осторожно поднял голову:
— Все в порядке, мы, кажется, целы! Тащите нас наверх! Эдгар, вы как, не ушиблись?
Эванс не ответил, и Скотт снова ощутил приступ паники. Но друзья уже вытягивали обоих провалившихся из узкой, но глубокой трещины, на дне которой словно бы спряталась на время полярного дня ночная темнота. Роберт вцепился одной рукой в сбрую, стиснув зубы, подтянулся и выбросил вверх вторую руку, за которую его тут же поймал лежавший на снегу и свешивавшийся в трещину Отс. Через пару минут Скотт уже лежал рядом с ним, тяжело дыша и с ужасом думая о том, что сейчас ему придется встать, снова впрячься в сани и идти дальше еще минимум два часа. А Отс, вместе с Боуэрсом и Уилсоном осторожно вытаскивали из трещины Эванса, по-прежнему не подававшего никаких признаков жизни.
— Вроде живой, дышит… Может, головой ударился? И как их угораздило эту трещину не заметить?! — донеслись до Роберта обрывки разговора друзей, и он заставил себя приподняться и подползти к Эвансу. Тот лежал на спине с закрытыми глазами, и его лицо, в тех местах, где его не скрывала густая борода, показалось Скотту очень бледным.
— Эдгар, Эдгар! — тормошил его Боуэрс. — Эдгар, очнитесь, скажите что-нибудь! Черт, Атка здесь нет, он бы понял, в чем дело!
Уилсон скомкал горсть снега в небольшой шарик и начал нерешительно водить им по лбу и вискам Эванса. Сперва это тоже не дало никакого результата, но потом Эдгар, наконец, вздрогнул и приоткрыл глаза. Четверо склонившихся над ним людей шумно выдохнули по облачку пара, но уже в следующую минуту поняли, что их радость была преждевременной: Эванс смотрел на друзей мутным и словно бы никого не узнающим взглядом, не пытаясь ни встать, ни даже просто пошевелиться.
— Эдгар, вы как? — перебивая друг друга, принялись расспрашивать его помощники Скотта. — Что чувствуете? Подняться сможете?
— Да, наверное… Хотя не знаю… — неуверенно пробормотал Эванс и попытался приподняться, но руки, которыми он опирался на снег, соскользнули, и он снова лег на спину, зажмурившись и болезненно застонав.
— Вы очки потеряли, я вам сейчас другие достану! — Отс подскочил к саням и принялся рыться в одном из ящиков. Боуэрс и Уилсон вопросительно посмотрели на Скотта, и тот, вздохнув, тоже осторожно попытался встать.
— Доставайте палатку, сегодня мы уже никуда не пойдем! — проворчал он сдавленно, кривясь от боли в ушибленных местах. Впрочем, двигаться ушибы ему не мешали, и он уже знал, что отделался легко — синяками, которые поболят пару недель, а потом пройдут. А вот Эвансу, похоже, повезло меньше. С помощью Уилсона и Боуэрса ему удалось сесть, а затем даже встать, но, пройдя несколько шагов, молодой человек зашатался и снова осел в снег, жалуясь на слабость и головокружение.
Остальные полярники переглянулись. По всем признакам, у Эдгара было сотрясение мозга, а это означало, что ему надо как можно больше лежать неподвижно — роскошь, которую их отряд не мог
