— Девочки, заканчивайте! — громко произнесла миссис Скотт строгим голосом. — Нам пора домой.
Старшие сестры, Этти и Роуз, без возражений опустили ракетки и пошли к матери, которой Роберт помог подняться со скамейки. Кэтрин попыталась было начать спорить и уговаривать мать разрешить ей сыграть 'самый последний разочек', но Ханна ответила ей таким ледяным взглядом, что девушка испуганно замолчала и, вслед за сестрами, побрела по аллее в сторону дома.
Вскоре им навстречу вышел глава семьи Джон Скотт, их с Ханной младший сын Арчи и самая юная из сестер по имени Грэйс. Теперь семейство Скоттов собралось полным составом, что с тех пор, как сыновья отправились учиться морскому делу, случалось очень редко. Джон окинул обоих сыновей быстрым оценивающим взглядом и украдкой улыбнулся. Мальчики выросли и сумели оправдать его надежды, сделать то, чего из-за слабого здоровья не смог он сам — они, как и его старшие братья, как и все остальные их родственники-мужчины, стали морскими офицерами! Особенно радовало Джона то, что с морской карьерой справился Роберт. Младший Арчи его так не беспокоил — он с детства с восторгом слушал рассказы своих дядюшек и мечтал скорее вырасти, чтобы стать таким же, как они. А вот Роберт… слушать истории о путешествиях он тоже любил, и глаза его при этом загорались не меньшим огнем, чем у Арчи, но в детстве старший сын предпочитал слушать их в уютной теплой гостиной, поближе к камину. И хотя возражать против желания отца отдать его в морское училище маленький Кон не смел, Джон не мог не видеть, что особого восторга оно у него не вызывает. Да к тому же лет до десяти Роберт был довольно слабым и болезненным, и порой его отец опасался, что старшему сыну придется разделить его судьбу: получить в наследство управление его пивоваренным заводом и до конца жизни слушать у камина рассказы о море от Арчи. А Джон чувствовал, что Роберту нужно не это: слишком уж мальчик был ленивым и несобранным, слишком трудный у него был характер — прозвище Старый Ворчун, которое раздосадованный отец дал ему, когда тот был совсем еще маленьким ребенком, говорило само за себя. В начальной школе привить Роберту усидчивость и аккуратность учителя не смогли. Вся надежда была на серьезное морское училище — уж там-то Ворчуна отучили бы ворчать и сделали настоящим британским офицером. Но туда его могли бы и не взять, да и сам он, несмотря на строгое воспитание, мог все-таки заупрямиться, а Джон Скотт не был уверен, что сумеет, в случае сопротивления, настоять на своем. К счастью, ему не пришлось этого делать: привычка Роберта слушаться родителей победила его нежелание учиться вдалеке от дома. И теперь рядом с Джоном шел не Старый Ворчун, а аккуратный, подтянутый морской офицер. И старший Скотт мог с полным правом гордиться им так же, как он гордился Арчи.
Все вместе Скотты вошли в дом и расселись по креслам и диванам в гостиной. Роберт мысленно поморщился, хотя внешне его лицо оставалось невозмутимым: до ланча оставалось еще около получаса, и все это время ему придется сидеть рядом с родными и слушать очередной скучный разговор родителей, время от времени получая разрешение вставить в него реплику. Тоска… А ведь он так рвался домой в первые годы обучения в Фареме, так тосковал по домашнему уюту на 'Амфионе'! С таким теплым чувством вспоминал свое детство, когда главной его заботой было не опоздать в школу, куда он ездил верхом на Беппо, своем любимом пони, и избежать наказания за более, чем посредственные оценки! Да и позже это желание вернуться в прежнюю беззаботную жизнь доставляло Роберту немало неприятных минут. Он продолжал учиться, сдавал экзамены, служил на разных судах, мучился морской болезнью и все больше отвыкал от своего родного Аутсленда, куда, впрочем, не забывал регулярно писать, сообщая матери, что у него все хорошо, хотя это и не было правдой. Но не мог же он признаться, что во время плавания ему по- прежнему бывает очень тяжело и нередко не хочется вообще ничего делать — отец, не имевший, в отличие от своих старших братьев, возможности стать моряком из-за слабого здоровья, всегда мечтал, чтобы эту карьеру сделали его сыновья, и Роберт Фолкон не мог не оправдать его надежды. Приходилось терпеть и отгонять от себя мысли о доме…
Все изменилось после знакомства с Маркхемом. Подумав о той встрече, Скотт опять, как всегда бывало в таких случаях, мгновенно забыл, что сидит в гостиной собственного дома с родителями, братом и сестрами, и погрузился в воспоминания. Капитан 'Ровера', корабля, на который юного Роберта отправили служить после окончания училища, объявляет о соревнованиях — гонках на шлюпках среди мичманов всех кораблей, входящих в их учебную эскадру, и о том, что Скотт тоже должен будет принять в них участие. Роберт старательно, хоть и без всякого удовольствия, готовится к гонкам, уверенный, что победы ему ни за что не достичь, и мечтающий лишь о том, чтобы прийти к финишу не самым последним. А потом наступает день соревнований, он садится в шлюпку и берется за весла, и внезапно весь окружающий мир, море и плывущие рядом соперники перестают для него существовать — остается только узкая водная 'дорожка' впереди, по которой его шлюпка начинает двигаться вперед, все быстрее и быстрее. Роберт сильнее налегает на весла, он уже совсем выбивается из сил и не может понять, когда же, наконец, эта гонка закончится, когда впереди покажется финиш, как вдруг в мир снова возвращаются звуки, а потом и все остальное — с палубы 'Ровера' и других кораблей эскадры доносятся радостные крики, и молодой человек вдруг понимает, что обращены они к нему, потому что он только что победил в состязании, оставив всех других мичманов далеко позади. Он с облегчением опускает весла, и, найдя глазами своего капитана, замечает, что тот оживленно что-то говорит стоящему рядом незнакомцу, который внимательно смотрит на победителя гонок…
А потом, во время обеда, куда были приглашены все участники соревнований, Скотт узнал, что этот суровый на вид незнакомец — и есть Клемент Маркхем. Знаменитый путешественник лично поздравил Роберта Фолкона с победой и предположил, что в будущем молодого мичмана наверняка ждет немало гораздо более серьезных успехов. И хотя эти поздравления, безусловно, были подготовлены Маркемом заранее и он сказал бы их любому победителю, Скотт почувствовал, что в его жизни что-то изменилось, произошло что-то неуловимое. Что именно, он и сам толком не мог понять, однако именно с того дня служба на корабле и занятия спортом, хоть и не стали для него более легкими, все же начали доставлять юноше определенное удовольствие. Те поздравления, о которых сам Маркхем, безусловно, уже давно позабыл, помогали Роберту сдавать экзамены и стоять на вахтах, бороться с качкой и наводить порядок на 'Амфионе'. Правда, потом он заметил, что чем легче ему удавалось переносить тяжелые моменты учебы и работы, тем меньше его тянет домой…
— Кон, ты слышишь? — голос матери вывел Роберта из задумчивости, и воспоминания о гонках и о встрече с Маркхемом тут же рассеялись. Возвращаясь в реальность своей родной гостиной, молодой человек незаметно вздохнул:
— Простите, мама, что вы сказали?
— Сходи, пожалуйста, на кухню, узнай, готов ли ланч, — повторила свою просьбу Ханна, и ее сын с готовностью вскочил с дивана, радуясь возможности хоть на несколько минут покинуть ведущих очередную неинтересную беседу родителей и откровенно скучающих в креслах сестер и Арчи. По этой же причине он, выйдя из гостиной, решил не слишком спешить и дошел до кухни довольно медленным шагом, а перед ведущей в нее дверью и вовсе остановился, выждав еще с полминуты. Однако тянуть время до бесконечности было невозможно, и, в конце концов, Скотт распахнул дверь и шагнул через порог.
— Миссис Хилл! — окликнул он повариху, одновременно оглядывая пустую кухню. — Скажите, пожалуйста, когда… — его голос смолк на середине фразы, и молодой человек, сморщившись, отшатнулся назад, к выходу из кухни — его взгляд натолкнулся на лежавшего на столе только что выпотрошенного цыпленка. Он даже не успел как следует рассмотреть мертвую птицу, но и того, что ему удалось увидеть, было более, чем достаточно: стекающая с разделочной доски на стол красная жидкость, свешивающаяся с нее же птичья головка с затянутыми сизой пленкой глазами, комок чего-то мокрого и блестящего красновато-сизым рядом с цыплячьей тушкой… Роберта передернуло, и он выскочил из кухни в темный коридор, торопливо прикрыв за собой дверь. От счастливого настроения, в котором он пребывал минуту назад, не осталось и следа — его место заполнили отвращение и страх перед окровавленной птицей. Скотт прислонился к стене рядом с дверью, глубоко вздохнул и сердито встряхнул головой: опять он пугается такой ерунды! С этим надо что-то делать, надо успокоиться, снова войти в кухню и дождаться миссис Хилл возле стола с цыпленком, иначе он просто сгорит со стыда! В конце концов, ему уже двадцать три года, он взрослый морской лейтенант, и бояться крови в его положении — позор.
Продолжая морщиться и специально опустив глаза в пол, молодой человек толкнул дверь кухни, но тут в конце коридора послышался торопливый стук каблучков, и к нему подбежала запыхавшаяся Кэтрин.
