Том 5. Драмы

Аннушка (поддерживая ее). Видно вам, сударыня, так уж на роду написано — терпеть!

Марья Дмит<ревна>. Я хочу умереть.

Аннушка. Смерть никого не обойдет… зачем же звать ее, сударыня! Она знает, кого в какой час захватить… а назовешь-то ее неравно в недобрый час… так хуже будет!.. молитесь богу, сударыня! да святым угодникам! ведь они все страдали не меньше нас! а мученики-то, матушка!..

Марья Дмитр<евна>. Я вижу, что близок мой конец… такие предчувствия меня никогда не обманывали. Боже! боже мой! Допусти только примириться с моим мужем прежде смерти; пускай ничей справедливый укор не следует за мной в могилу. Аннушка! доведи меня в мою комнату!

(Уходят обе.)

Сцена IV*

17-го октября. Вечер.

(Комната студента Рябинова. Бутылки шампанского на столе и довольно много беспорядка.)

(Снегин, Челяев, Рябинов, Заруцкий, Вышневский курят трубки. Ни одному нет больше 20 лет.)

Снегин. Что с ним сделалось? отчего он вскочил и ушел не говоря ни слова?

Челяев. Чем-нибудь обиделся!

Заруцкий. Не думаю. Ведь он всегда таков: то шутит и хохочет, то вдруг замолчит и сделается подобен истукану; и вдруг вскочит, убежит, как будто бы потолок провалился над ним.

Снегин. За здоровье Арбенина; sacré-dieu! [21] он славный товарищ!

Рябинов. Тост!

Вышневский. Челяев! был ты вчера в театре?

Челяев. Да, был.

Вышневский. Что играли?

Челяев. Общипанных разбойников Шиллера.^* Мочалов ленился ужасно; жаль, что этот прекрасный актер не всегда в духе.^* Случиться могло б, что я бы его видел вчера в первый и последний раз: таким образом он теряет репутацию.

Вышневский. И ты, верно, крепко боялся в театре…

Челяев. Боялся? Чего?

Вышневский. Как же? — ты был один с разбойниками!

Все. Браво! Браво! Фора! Тост!

Снегин (берет в сторону Заруцкого). Правда ли, что Арбенин сочиняет?

Заруцкий. Да… и довольно хорошо.

Снегин. То-то! не можешь ли ты мне достать что-нибудь?

Заруцкий. Изволь… да кстати… у меня есть в кармане несколько мелких пиес.

Снегин. Ради бога покажи… пускай они пьют и дурачатся… а мы сядем там… и ты мне прочтешь.

Заруцкий (вынимает несколько листков из кармана, и они садятся в другой комнате у окна). Вот первая; это отрывок, фантазия… слушай хорошенько!.. создатель! как они шумят! Между прочим я должен тебе сказать, что он страстно влюблен в Загорскину… слушай:

1

Моя душа, я помню, с детских лет^*
Чудесного искала; я любил
Все обольщенья света, но не свет,
В котором я мгновеньями лишь жил.
И те мгновенья были мук полны;
И населял таинственные сны
Я этими мгновеньями, но сон,
Как мир, не мог быть ими омрачен!

2

Как часто силой мысли в краткий час
Я жил века, и жизнию иной,
И о земле позабывал. Не раз
Встревоженный печальною мечтой
Я плакал. Но создания мои,
Предметы мнимой злобы иль любви,
Не походили на существ земных;
О нет! все было ад иль небо в них!

3

Так! для прекрасного могилы нет!
Когда я буду прах, мои мечты,
Хоть не поймет их, удивленный свет
Благословит. И ты, мой ангел, ты
Со мною не умрешь. Моя любовь
Тебя отдаст бессмертной жизни вновь,
С моим названьем станут повторять
Твое… На что им мертвых разлучать?

Снегин. Он это писал в гениальную минуту! Другую…

Заруцкий. Это послание к Загорскиной:

К чему волшебною улыбкой^*
Будить забвенные мечты?
Я буду весел, но — ошибкой:
Причину — слишком знаешь ты.
Мы не годимся друг для друга;
Ты любишь шумный, хладный свет —
Я сердцем сын пустынь и юга!
Ты счастлива, а я — я — нет!
Как небо утра молодое,