Прекрасен взор небесный твой; В нем дышит чувство всем родное, А я на свете всем чужой! Моя душа боится снова Святую вспомнить старину; Ее надежды — бред больного. Им верить — значит верить сну. Мне одинокий путь назначен; Он проклят строгою судьбой; Как счастье без тебя — он мрачен. Прости! прости же, ангел мой!.. Он чувствовал всё, что здесь сказано. Я его люблю за это.
(Сильный шум в другой комнате.)
Многие голоса. Господа! мы (честь имеем объявить) пришли сюда и званы на похороны доброго смысла и стыда. За здравие дураков и <…>!
Рябинов. Тост! еще тост! господа! Коперник прав: земля вертится!
(Шум утихает.) (Потом опять бьют в ладони.)
Снегин. Оставь! не слушай их! читай далее…
Заруцкий. Погоди. (Вынимает еще бумагу.) Вот этот отрывок тем только замечателен, что он картина с природы; Арбенин описывает то, что с ним было, просто, но есть что-то особенное в духе этой пиесы. Она, в некотором смысле, подражание The Dream, Байронову. — Всё это мне сказал сам Арбенин. (Читает.)
Я видел юношу: он был верхом* На серой, борзой лошади — и мчался Вдоль берега крутого Клязьмы. Вечер Погас уж на багряном небосклоне, И месяц с облаками отражался В волнах — и в них он был еще прекрасней!.. Но юный всадник не страшился, видно, Ни ночи, ни росы холодной… жарко Пылали смуглые его ланиты, И черный взор искал чего-то всё В туманном отдаленьи. В беспорядке Минувшее являлося ему — — Грозящий призрак, темным предсказаньем Пугающий доверчивую душу; Но верил он одной своей любви И для любви своей не знал преграды! Он мчится. Звучный топот по полям Разносит ветер. Вот идет прохожий; Он путника остановил, и этот Ему дорогу молча указал И удалился с видом удивленья И всадник примечает огонек, Трепещущий на берегу другом; И, проскакав тенистую дубраву, Он различил окно, окно и дом, Он ищет мост… но сломан старый мост, Река темна, и шумны, шумны воды. Как воротиться, не прижав к устам Пленительную руку, не слыхав Волшебный голос тот, хотя б укор Произнесли ее уста? о нет! Он вздрогнул, натянул бразды, ударил Коня — и шумные плеснули воды, И с пеною раздвинулись они. Плывет могучий конь — и ближе, ближе… И вот уж он на берегу противном И на гору летит… И на крыльцо Взбегает юноша, и входит В старинные покои… нет ее! Он проникает в длинный коридор, Трепещет… нет нигде… ее сестра Идет к нему навстречу. О! когда б Я мог изобразить его страданье! Как мрамор бледный и безгласный, он Стоял. Века ужасных мук равны Такой минуте. Долго он стоял… Вдруг стон тяжелый вырвался из груди, Как будто сердца лучшая струна Оборвалась… он вышел мрачно, твердо, Прыгнул в седло и поскакал стремглав, Как будто бы гналося вслед за ним Раскаянье… и долго он скакал. До самого рассвета, без дороги, Без всяких опасений — наконец Он был терпеть не в силах… и заплакал! Есть вредная роса, которой капли На листьях оставляют пятна, — так Отчаянья свинцовая слеза, Из сердца вырвавшись насильно, может Скатиться, но очей не освежит. К чему мне приписать виденье это? Ужели сон так близок может быть К существенности хладной? Нет! Не может сон оставить след в душе, И как ни силится воображенье, Его орудья пытки ничего Против того, что есть и что имеет
