Сам Тиберий, как командир, нисколько не переменился, но зато неожиданно стал другим армейский дух: теперь неукоснительное соблюдение жестких правил дисциплины стало самими солдатами рассматриваться как некая доблесть. А те, кому довелось сражаться под началом Тиберия, посматривали свысока на всех прочих. Их ветеранство как бы считалось более заслуженным.
Однако солдат есть солдат. Бывает, что он готов переносить опасности войны и тяготы дисциплины с большой стойкостью и даже гордиться своей нелегкой судьбой. Но это чувство в солдате необходимо подпитывать — то похвалой, то временным послаблением, а то и просто сочувствием. Ничего этого солдаты, воодушевившиеся было утверждением Тиберия на месте верховного главнокомандующего, от него не дождались. Тиберий по-прежнему относился к солдатам и офицерам не как к соратникам и боевым товарищам, а как к имуществу.
Кроме того, Тиберий стал все больше проявлять такое неприятное свойство характера, как скупость. Даже те небольшие денежные выдачи, которыми он хоть редко, но поощрял своих воинов после очередного удачного сражения, прекратились. Он вбил себе в голову, что угодит Августу, если сократит расходы на армию.
Действительно, пятьдесят тысяч легионеров вместе с таким же приблизительно количеством вспомогательных войск обходились Риму в немалую сумму. Теперь же ожидалась затяжная война в Германии — брожение среди тамошних племен, недовольных тем, что приходится подчиняться Риму, достигло невиданного размаха. Германцы были многочисленны и неплохо вооружены, среди них появилось все больше сильных и ярких вождей, с презрением относившихся к старшим, тем, которые смирились с римским владычеством. Отпадение же Германии от Рима означало бы то, что на севере появится опаснейший враг, всегда готовый вторгнуться в богатую и цветущую Италию. Кроме того, это могло создать ненужный прецедент для других провинций, где также многие были недовольны оккупационной властью. Так что вопрос усмирения Германии был для Рима не просто вопросом престижа — он приобретал жизненно важное значение. Грядущая война неизбежно должна была потребовать новых расходов и тем самым грозила стать среди римского народа непопулярной.
Войну следовало удешевить, и Тиберий взялся за это дело с присущим ему упорством и основательностью.
Для этого существовало два основных пути. Во-первых, нужно было уменьшить жалованье солдатам. Раньше в войсках Тиберия оно составляло один золотой, или сто сестерциев, в месяц, в войсках же более щедрого Друза — полтора, а то и два золотых. (По странной несправедливости судьбы жалованье преторианских гвардейцев, несущих службу в Риме и его окрестностях, было раз в пять выше, чем у солдат, каждый день рискующих жизнью во вражеских провинциях.) По предложению Тиберия сенат снизил денежное довольствие солдатам действующей армии до трех золотых в четыре месяца. Это была существенная экономия, а свое решение сенаторы объяснили тем, что солдаты-де могут рассчитывать на получение части военной добычи, и это заставит их сражаться с еще большей храбростью. Тот факт, что германская военная добыча состояла в основном из грубо сделанного оружия, лошадей и прочей скотины, лишь изредка попадавшей в солдатские котлы, да примитивных, как правило, бронзовых украшений, не имевших высокой ценности серебра или золота, в логическом обосновании сенатского решения вообще отсутствовал. Вместо лишнего золотого римские воины получили некое туманное обещание.
Другой путь для достижения той же цели, который нашел Тиберий, доставил солдатам еще большее огорчение. По закону римский гражданин, поступивший в армию, обязан был прослужить шестнадцать лет (в отличие от девяти лет преторианского гвардейца). По окончании срока службы он увольнялся в отставку с выплатой солидного вознаграждения в сорок тысяч сестерциев и вдобавок получал участок земли, скот и несколько рабов, чтобы эту землю обрабатывать и тем кормиться до скончания дней. Многие небогатые римляне рассматривали военную службу как самый верный способ обеспечить себе спокойную и почетную старость.
Тиберий изменил это правило своим волевым решением, даже не потребовав у сената изменения закона. С тех пор как он объединил под своим командованием все войска, ветераны больше не увольнялись в отставку и продолжали служить на прежних основаниях — до особого распоряжения. Довольно большая часть римского войска состояла из таких старослужащих ветеранов, и из них многие уже начали отсчет третьего десятка лет службы.
Было много больных и искалеченных (ударами вражеского оружия или палками и розгами центуриона). Эти люди изо всех сил продолжали тянуть солдатскую лямку, ни на что не жалуясь, ибо выходное пособие после шестнадцатилетнего положенного срока было для них единственной целью и надеждой не умереть с голоду в будущем. Таких Тиберий зачислял в разряд вексиллариев — воинов, несущих особого рода вспомогательную службу (поддержание порядка, охрана знамен, снабжение), и эта служба официально считалась более легкой. На самом же деле новоявленные вексилларии продолжали выполнять все свои прежние обязанности, но за меньшую плату. И об увольнении также не могли теперь мечтать, потому что, числясь в новом разряде, получали законную, но неопределенную добавку срока.
Все это, происходящее на глазах более молодых и здоровых солдат, вызывало в последних чувство тревоги и неуверенности. Ведь и они не были застрахованы от ран и болезней, а значит, должны были рассчитывать либо на сверхсрочную службу до самой старости, либо на звание вексиллария. Спрашивается: во имя чего им предлагалось не щадить своих жизней?
В римском обществе, в тех небогатых слоях его, поставляющих основную массу рекрутов в армию, престиж службы сильно снизился. Молодежь, до которой так или иначе доходили слухи о творящихся ныне строгостях, не спешила на вербовочные пункты. Юноши, достигшие призывного возраста, приходили к выводу, что следует искать других занятий в жизни, нежели военная служба.
Но армию надо было пополнять свежими силами. По предложению Тиберия (не без некоторых колебаний одобренного Августом) сенат утвердил закон, позволяющий брать в войска вольноотпущенников — и даже таких, которым воля была дарована совсем недавно. Солдатами теперь становились: прихлебатели богатых горожан, в чем-то провинившиеся перед своими хозяевами и потерявшие их расположение, театральные клерки, лишившиеся куска хлеба после отставки или смерти нанимавшего их актера, нечестные на руку люди, которым грозило судебное разбирательство, обедневшие крестьяне, отдавшие свой участок земли за долги. Одним словом, армия пополнялась людьми случайными, никогда не готовившими себя к военной службе. Из таких новобранцев Тиберий составлял целые легионы.
Устанавливать порядок и дисциплину в таких частях было нелегко, но Тиберий с этим справился. И без дополнительных затрат. В когортах, состоящих из людей своевольных и разболтанных, он назначал командиров низшего звена — взводных и ротных — из старых солдат, из тех же вексиллариев, обещая им в случае успешного перевоспитания пополнения пересмотреть дальнейшую судьбу ветеранов. Обычно такие старики, сами обиженные службой, поротые-перепоротые за малейшую провинность и с презрением смотрящие на распущенную штатскую молодежь, что по недомыслию начинала сразу же посмеиваться над возрастом, хромотой и беззубостью своих новых начальников, становились сущими зверями. Жестокость, с которой они выбивали гражданские заблуждения из голов новобранцев, превосходила все ранее известные примеры жестокости. Свежая лоза завозилась в лагеря целыми телегами, и старые солдаты, получившие в качестве компенсации неожиданную власть над подчиненными, сами приводили свои же приговоры в исполнение, отказываясь от услуг ротных палачей. Впрочем, и им находилась работа, когда рука сержанта уставала пороть. По вечерам над расположением войска стояли крики и стоны, перемежаемые мерным присвистом гибких ошкуренных прутьев.
В этом же году начались и серьезные военные действия: многочисленное и воинственное племя бруктеров подняло в прирейнских землях мятеж, к которому присоединились несколько других племен — убии, хатты, батавы и херуски. По донесениям разведки и сведениям, полученным от пленных, к восставшим обещали присоединиться и племена, населяющие земли вдоль течения Эльбы, — лангобарды и давние ненавистники Рима — маркоманы. Опасность нынешнего мятежа как раз и заключалась в том, что вражда к общему противнику — Риму — объединила столь разные племена, вечно совершающие набеги друг на друга. Не последнюю роль в таком объединении для германцев сыграли слухи о неблагополучии в римской армии. Германцы превосходно знали Тиберия и надеялись, что, традиционно нелюбимый в войсках, он не сможет заставить своих солдат сражаться с той же храбростью, какой отличались когда-то воины покойного Друза.
Все же варвары просчитались. К тому времени, когда они сумели создать единое войско (самое
