Зал был пуст, кроме них – никого: неурочное время. И хорошо, что никого. Не хватало еще пересечься с кем-то из ее знакомых.
Иван не спеша докладывал; Жанна полурассеянно внимала.
Рассказ про девушку был выслушан, принят к сведению – и задвинут на задворки памяти. Потому что никаких сюрпризов не принес. Аня все тогда угадала, разложила по полочкам. Дарья Давлетьярова, полурусская-полутаджичка, в столице с двенадцати лет, родители рано умерли, воспитывал дядя; возрасту юного, только что исполнилось двадцать два; работала в бюро эскорт-услуг, два месяца назад уволилась, сейчас нигде не служит. Нетрудно догадаться почему; за чей, так сказать, счет перестала нуждаться.
Судя по всему, сначала все было не слишком серьезно. Оплаченный чистенький секс с врачебной гарантией безопасности. С этим Жанна давно смирилась, а что ей делать, все равно деваться некуда. Но девушка попалась умная; приручила и замкнула на себя. И затаилась. Грамотно. В таких делах нельзя спешить и поторапливать события. Пускай крючок дойдет по пищеводу до нутра, там и зацепим, вонзим заточенную сталь, потянем на берег. Медленно, по течению, без подсечек. Сачок заготовлен заранее, милости просим, дорогой С. А. М.
А теперь – наглядные материалы. На низком столике были разложены фотографии, отснятые позавчера на выезде, в Нижнем. Веселые картинки про любовь, фотокомикс на тему «адюльтер». Четырнадцатое февраля, день влюбленных. Степа с
Но что-то не то, что-то не то. Как в классическом сложном пасьянсе, все поначалу совпадает, а потом до конца не сходится. Король приближается к даме, прикрывается джокером, но бьется тузом. Смотрим еще раз, внимательно. Кремль – да, набережная – да, вход, машина… Вот оно! Валет не на месте. Потому что Василий – в машине. Сквозь лобовое стекло не очень четко видно, но нет сомнений, это он. Откинул спинку, растянулся поудобней, и сопит. Но именно позавчера он заходил, заносил ей документы на осагу и брал деньги на замену масла. Сказал: хозяин поручил побегать, пока он в Нижнем – что-то там по бизнес
– Иван, как все это понять?
Иван с неудовольствием послушал, переспросил уклончиво:
– Вы точно помните, Жанна Ивановна? Позавчера? На Валентинов день? Не тринадцатого, не пятнадцатого?
– Я, конечно же, обманутая женщина, но все-таки покамест не блондинка. Отдаю себе отчет в происходящем. По крайней мере, так мне кажется.
– Не сердитесь, что вы, я же ничего такого не имел в виду. – Когда он смущается, уши смешно елозят, как у провинившейся собаки, проколотый хрящик краснеет, он начинает нервно крутить на мизинце свой многогранник. – Я, честно сказать, не понимаю, что случилось. Не готов предложить ответ. Может, наш сотрудник напутал, отснял Василия в Москве, потом забыл, приложил к общей стопке – смотрите, Жанна Ивановна, по фото не понять, где именно стоит машина, в Нижнем на улице Ленина, в Москве на площади Маяковского или вообще на пляс д’Этуаль. Фона нету, крупный план. По любому, это безобразие, мы разберемся, завтра доложу, наложим штрафы, дадим вам бонус по оплате, никаких проблем.
– Есть проблема.
– Какая? – совсем смутился.
– Хватит называть меня Жанной Ивановной, подчеркивать разницу в возрасте.
Все мерзко, гадко, отвратительно. Жизнь переломилась надвое, пошла вразнос. Но слегка пококетничать можно. И понаблюдать за мужской реакцией. Это еще никому не вредило. Даже если на душе совсем уже кисло. Ребенка наказали, он сидит взаперти, плакать хочется, а еще бы лучше – умереть, чтобы все пришли на похороны и сами рыдали над гробом, а он бы следил сквозь сощуренные глаза и в душе наслаждался мщением; но умереть никак невозможно, поэтому наказанный просто дергает спящего кота за седой ус и ласково наблюдает, как тот недовольно кривится и трет морду лапой. Забавно.
– Обещаю вам, Жанна, больше не повторится. И никакого возраста у вас вообще нет. То есть… я хотел сказать…
Округлые зубы полезли вперед, губа откатилась вверх, выражение лица комичное, а глаза напряженные, бегают…
Все-таки он милый.
На следующий день Иван позвонил с утра.
– Мы могли бы встретиться после семи? Ненадолго, но не в офисе, и вообще не в помещении, мне кое- что не нравится, хотел бы с вами обсудить.
– Ладно, Иван. А где?
– Ну, чтобы не вызывать подозрений… и поближе… вы живете ведь на Чистопрудном? я не путаю? а на каток случайно не ходите?
– Ваня, дорогой, какой может быть каток в наши годы? Я там уже лет пять не была, с тех пор как сын подрос.
– Но коньки-то остались?
– Как ни странно.
– Тогда, может быть, измените привычкам?
– Молодой человек. Молодой человек. Вы меня приглашаете покататься? Пикантно. Что ж, оно мне даже приятно. Давайте тряхнем стариной. В семь, найдете меня на льду, идет?
– Спасибо вам, Жанна. Я буду вовремя. Как штык.
Спортивный костюм чересчур обтягивал ляжки и округлял мягкие части, все-таки полразмера она прибавила; ну может быть, не полразмера, а какую-нибудь четверть; и все же. Ботинки были жестковаты, обувная кожа быстро старится: кончики пальцев сжимались в щепотку, обязательно замерзнут. Но Жанне было все равно; однообразие жизни вдруг нарушилось, появилась нервная радость, завязался сюжет с непонятной развязкой. Впереди – не смутный вечер в одиночку, не привычный разговор с МарьДмитрьной, не кружок спортивной самодеятельности, а приятная встреча с приятным Иваном, невинное, святое приключение. И что там скрывать, небольшая, безопасная месть. Вы нам так, а мы вам эдак. Держитесь, Степочка Абгарович, мы тоже когда-то кружили головы, умеем-с.
Она пришла заранее: раскататься. Чтоб не ударить в грязь лицом. Кстати о лице; пусть порозовеет, оживится, а то совсем стало бледное, вялое.
Позавчера погоду шатало из тепла в мороз и обратно; вчера была почти весна, сегодня резко похолодало, с неба посыпался острый снег; освещенное пятно катка как будто запотело. В ярком тумане, как странные мерцающие тени, скользили юные фигуристки, пожилые дядечки осторожно несли свои животы, проносилась юркая молодежь. Жанна неуверенно потопталась на месте, ногам было неуютно, остро; наконец она решилась, скребнула лезвием – и поехала. И сразу сбросила все: неприятности, слежку, возраст. Тело вспомнило полузабытую привычку, держалось все уверенней, вольготней; упразднились мысли, движение совершалось само собой. Сквозь тонкий снег, сквозь вязкий туман, по кругу, по кругу; не путайтесь под ногами. Девочка, осторожней, не налети; молодец, девочка, верткая. Чувак, куда несешься ты? а след его уже простыл.
Ей было сейчас тринадцать лет, не больше и не меньше; уже не девчонка, еще не подросток; позади беспрекословное послушание, впереди поколенческий бунт, а покамест сплошное блаженство – быть рассудительной, спокойной, послушной и при этом полностью свободной; мама с папой где-то близко, но все-таки не за ручку; ты под их защитой, но сама по себе. Таким был Тёмочка перед отъездом в далекий Веве: тринадцать лет, аккуратная челка, штаны как у папы, сплошные карманы, гордый, но пока не протестует, родителей не стесняется. Но Тёмочке, тому постоянно шесть. Упрямый и обиженный вопрос в глазах: ну почему?! Вырастет, возмужает, женится на какой-нибудь дуре, к которой Жанна заранее ревнует, и все равно останется шестилетним. Как на любимом потресканном фото: упитанный мальчик стоит в
