Цена отсечения

– Господи, да кто ж тебе эту чушь впарил? Чтобы западник перевел десятку? В Россию? В отсутствие клиента или его юриста? На чужой счет? Ты фильмов насмотрелся, дорогой. Это бред. Да и нет у меня таких денег, и не было никогда.

– А сколько есть?

– Практически нисколько.

– А вот это врешь, – равнодушно возразил Эужен.

Мелькисаров мирно объяснил, как выстроены брокерские отношения, что такое деньги в акциях и доверительном управлении; когда их можно выводить из оборота, а когда нельзя; Эужен ничего не понял.

– Скажешь брокеру, чтобы акции продаль.

– С тобой каши не сваришь.

– А я кашу не люблю. Захочешь жить – придумаешь, что делать. Но сначаля сдай адрсочки.

– Они-то тебе зачем?

Эужен четко и коротко изложил план; уже не такой фантастический, тут кто-то Эужена явно научил.

Он собрался похищать богатеньких. Но не тех, известных, которые в офисах и под охраной, а тех, у которых средствов полно и никаких налогов не уплочено. Нет налогов – заплатят сколько скажут. А у каждого такого, без налогов, есть еще безналоговый друг, и еще, и еще, и еще. Одного берем, другого отпускаем; отпускаем этого, прихватываем следующего: перспектива!

Вдали, за деревьями, показалась дамочка с собакой. Дамочка маленькая, собака крупная; Эужен вдавил ствол Мелькисарову в бок, прошипел: мольчи. А шибздику велел: иди поближе, сними штаны, помаши в воздухе членом, пускай баба слиняет.

Баба слиняла.

– Эужен, давай сторгуемся по-нормальному. Дома у меня наберется полтинник, еще полсотни мне под честное слово поднесут к вечеру. Сто тысяч хорошие деньги, поверь мне. Возьмешь кого-нибудь в долю, откроешь магазинчик в Лужниках, будешь счастливым человеком. Я тебя не солью, мне нет резона. Не дури, Эужен. Тебе сколько лет? Тридцать пять?

– Трцть.

– Тем более. Не лезь ты в эти дела, соглашайся, Эужен, условия реальные.

– В машину сам нырнешь, или нам подтащить? Я же тебе на чистом русском говору. Список – и одиннадцать лимонов. Завтра будет двенадцать, послезавтра – пятнадцать.

– Кинозритель несчастный. Руки развяжи, тогда залезу сам.

– Нет уж, мы л’учше поможем. Давай-ка в мешок, и на заднее сидение. Будешь картошкой. Не шали, а то Юрык пальнет, маль не покажется.

3

Они лежали и молчали о чем-то общем. Жанна положила голову Ивану на плечо, сосредоточенно крутила кольцо-многогранник на его узком пальце; он принюхивался к ее фруктовым волосам.

Молчали они о завтрашнем дне. И о том, что будет дальше, будет после.

4

В мешке было душно, на заднем сидении тряско, ушибы ныли.

Степан Абгарович прислушивался к радио («Это были новости! В Москве двенадцать часов пятнадцать минут»), пытался в уме рисовать дорожную карту. Прикидывал скорость и время в пути, переводил в условные километры, считал повороты. На какое шоссе выруливает Эужен? Похоже, на Можайку. А может быть, и нет. Но явно везут за город. Или вообще из Москвы?

Кто этим сказал о клиентах? Кто подослал? Почему безмозглых дураков, не профи? Или их использовали втемную и уберут, как только доедут до цели, а там начнется настоящий разговор?

Кисло.

Или вправду – нет заказа? Тогда еще хуже. Непонятно, как действовать. У любителя другая логика, ее не скалькулируешь. Это как читать селянам лекцию о пользе лекарства во время холерного бунта; ласково послушают, потрясут бородами, кивнут, беззлобно порвут на части и сбросят в колодец: этот с лекарями заодно, отравитель, немчура, ату! Он, Степан, подставлял свои обильные мозги в пустые головы чернявых, придумывал умную чушь насчет удвоенной слежки, а дело было просто до позора: они действительно не понимали, что их видят! И даже та проверка на дороге, устроенная лейтенантом, не в зачет. Стряхнули чувство угрозы, как пыль, и вернулись на исходную позицию. Потому что не сознавали – что случилось.

Сейчас они были довольны, нервно ликовали. Складно все вышло, а ты говорил, а что я говорил, я ничего. Время от времени умолкали, прижимали уши: наверное, замечали милицейскую машину или пост ГАИ; проскочив, опять начинали щебетать. Молодец, молодец Эужен! вечером пожрем и закосеем.

Примерно через час «жигуленок» сбавил ход, на первой скорости проехал по придомовой территории, остановился; шибздик с переднего сиденья выскочил открывать ворота.

Не снимая мешка с головы, Степана провели в какой-то дом и осторожно, почти бережно, под ручки свели в подвал. Освободили от пут на ногах, ослабили веревку на руках, мешок скинули, зато завязали глаза. Зачем? И позволили прилечь на каком-то тряпье. Странное тряпье, чистенькое: пахнет свежим порошком, только что из стиральной машины. «Пойду звонить», – сказал желтоволосый. В углу посвистывала система газового отопления. Судя по свисту, система серьезная, дом большой и современный, основательный; такие начали строить лет десять, пятнадцать, не раньше; хозяева не бедствуют.

И как все это понимать?

5

Эужен вернулся возбужденный. Сказал Юрыку: с дивана – брысь. И продолжил торг.

Говоришь, нам денег не дадут? Хорошо. Не дадут. Нам. Но среди твоих клиентов есть доверенные лица, с правом электронной подписи. (Про электронную подпись он сказал с особым удовольствием, как ребенок произносит взрослые слова, гордо, по слогам.) Два-тры челявека, не меньше. На всякий пожарный. У каждого своя часть пароля, свой субсчет (субчет – прозвучало еще торжественней) под контролем. Им – дадут. Называй адреса, мы поедем к тебе на квартирку, с твоего факс-модема отправим письмеца, забьем стрелочку, накроем, повяжем, доставим сюда. И будем по очереди возить к твоему факс-модему, чтобы отсылали поручения. Сглупит на месте, сделает не то – тебе кранты. Мы предупредим об этом. А ты же знаешь, Степан Абгарович, как человек устроен: себя не пожалеет, друга – пощадит.

Эужен, ты сошел с ума (Бог ты мой, все гораздо серьезней), это же все люди заметные, не иголка в стоге сена, их спохватятся, сопоставят данные, поймут, что к чему (да нет у них охраны). А квартирка? Моя квартира встык с женой, она уже наверняка заглянула, поняла, что со мной не то, милицию вызвала (но как же грамотный бандит мог нанять таких недоумков?).

Сам с ума сошел. Думаешь, мы дураки, да?

Думаю. Да что ты!

Нету твоей жене у городе, она с полюбовником на даче, вернется вечером и хватится не сразу: но времени мал’а, поспеши.

С каким полюбовником, дурень!

Ах, все-таки дурень?

Не дурень, извини, оговорка. Насчет полюбовника это ты зря, придумай что-нибудь пооригинальнее. (Что он имеет в виду?)

Сам проверишь. Если сговоримся и не тронем.

Ладно пугать, отведи меня в сортир, хочу отлить.

Отлить или…? В штаны наложил? Это добре.

А писать я тоже буду с завязанными глазами? А канал ты мне подержишь? Развяжи. И повязку сними.

Да и что ж теперь, развяжу. Кнстянтин проводит.

Светила тусклая лампочка; по беленым стенам гуляли серые тени; подвал оказался просторный и чистый; к дивану притулился промятый топчанчик; несколько табуреток; старый стул. Эужен сидел по-