победим их столько раз, сколько они посмеют восстать.
При этих словах Ирода Антипатр вскинул голову и, презрительно взглянув на сына, ответил:
— Одно из двух: либо мы будем воевать с народом, либо править им. Нельзя одновременно и воевать и править.
— Но если они будут…
— Если они будут восставать, — возвышая голос, договорил за сына Антипатр, — то римляне уберут нас быстрее, чем иудеи. Риму не нужны восстания в провинциях. Если мы не сможем править так, чтобы народ доверял нам, а не боролся с нами, то римляне признают нас дурными правителями, лишат нас власти и призовут к ответу. А чтобы народ доверял нам, мы прежде всего должны подчиняться законам этой страны. Ты, Ирод, нарушил закон.
Он замолчал, и Ирод проговорил уже без насмешливости, чуть слышно, осторожно:
— Если и ты, отец, считаешь меня виновным, то как же мне надо поступить? Отдаться в руки судей? Но по их законам меня ждет смерть.
Антипатр нетерпеливо помахал рукой, указывая сыновьям на дверь:
— Идите, я буду думать.
Фазаель и Ирод, бесшумно ступая, вышли из кабинета отца. За дверью они переглянулись, ничего друг другу не сказали и разошлись.
Время до позднего вечера Ирод провел в ожидании — тревожном, томительном. Ни отец, ни брат не зашли к нему, не пригласили к себе. Мать он видел только за обедом. Она молча смотрела на него, вздыхала, и в глазах ее была печаль. Он слышал, как отец выезжал куда-то, потом слышал, как он вернулся, ждал, что вот-вот явится слуга и пригласит его к Антипатру. Но слуга не шел, и за дверью его комнаты стояла такая тишина, что казалось, все покинули дом и бросили его одного.
Ирод не ощущал в себе прежней уверенности, и сознание, что его войско стоит всего в одном переходе от Иерусалима, а пятьсот всадников расположились вокруг дворца, не успокаивало его. Иерусалим за занавешенными окнами враждебно затих. Минутами Ироду чудилось, что город окружил дворец и незаметно, но очевидно сжимает кольцо. Сначала падет кованая ограда, потом затрещат и повалятся толстые стены дворца и, наконец, тонкие стены его комнаты. Эти рухнут, а их заменят другие — стены домов, сжимающих кольцо. Там будут стены лачуг и стены дворцов, и даже, наверное, часть стены Иерусалимского храма. И отовсюду из окон на него будут смотреть лица: простых горожан, богачей, священников. Их взгляды, исполненные ненависти, сойдутся на нем, прожгут его, испепелят…
Ирод вскрикнул, открыл глаза и в страхе поднял голову. В комнате было темно, он не заметил, как задремал. Чуть успокоившись, долго лежал, прислушиваясь, — тревожная тишина висела и в доме и за стенами. Вдруг ему почудился звук, он шел от окна. Привстав на локте, Ирод замер и перестал дышать: тихие шаги, негромкий разговор. Почему-то он понял, что и шаги и голоса относятся к нему, и, когда они стихли, повернул голову в сторону двери. Он не ошибся: кто-то, мягко ступая, подошел к двери и не постучал, а едва слышно поскребся. Послышался голос слуги отца:
— Ирод.
— Кто? — испуганно отозвался Ирод, сбросив ноги с ложа, и нащупал в темноте рукоять меча, висевшего в изголовье, на спинке кресла.
— За тобой… — сказал слуга и почему-то не сразу, а после некоторого молчания добавил: — Пришли.
— Подожди, — отозвался Ирод, натянул сапоги (он лежал одетым) и, взяв меч, подошел к двери. Вытянул меч из ножен до половины и только тогда приоткрыл дверь.
Светильник в руках слуги ослепил его. Лицо слуги, искаженное светом снизу, было чужим, страшным. Почтительно наклонив голову, слуга прошептал:
— Человек от первосвященника. Говорит, что очень срочно.
Ирод медленно и осторожно, так, чтобы не заметил и не услышал слуга, вложил меч в ножны, выскользнул в узкий проем, кивнул слуге:
— Проводи, — Ирод постарался, чтобы голос звучал как можно более уверенно.
Слуга вывел его на задний двор, остановился, сделал шаг в сторону, указал рукой в темноту. От угла дома отделилась тень, и голос, показавшийся Ироду знакомым, произнес:
— Первосвященник просил тебя прибыть немедленно.
Ирод кивнул, узнав секретаря Гиркана, одного из самых доверенных людей первосвященника. Тот поманил его за собой и, повернувшись, исчез в темноте. Ирод поспешил за ним.
Он не мог бы объяснить себе, почему делает это: идет ночью, без охраны, не расспросив подробно секретаря, не ожидая подвоха, засады, ловушки. К тому же, когда вышли через задние маленькие ворота на улицу, там не оказалось лошадей. Охранники окликнули их, Ирод ответил, их пропустили.
Секретарь первосвященника был на голову ниже Ирода, но шагал так быстро, что Ирод едва поспевал за ним. Шли по темным улочкам, Ирод часто спотыкался — немощеные улицы этой части города были неровны. Кроме того, он не привык ходить пешим, да еще в темноте. Подумал, что, если не считать детства, он никогда так не передвигался по Иерусалиму, только верхом и с охраной. Сейчас было странно не ощущать под собой седла и не слышать за спиной топота лошадей конвоя. Рука невольно тянулась к мечу, но так к нему и не прикоснулась — необходимо было держать руки на весу, чтобы сохранять равновесие.
Шли долго, Ирод уже перестал понимать, где они сейчас находятся и в какую сторону идут. Вдруг секретарь остановился, и Ирод натолкнулся на его спину, отскочил назад, наконец-то взявшись за меч. И тут же услышал:
— Тсс… Тихо!
Повелительный шепот секретаря заставил Ирода замереть. Простояли так некоторое время, в трех шагах друг от друга. Наконец секретарь подошел и взял Ирода за рукав, потянул:
— Пойдем.
Прошли кривую узкую улочку, возбуждая злобный лай собак где-то за стенами, свернули, вышли на пустырь, и тут же Ирод узнал дворец Гиркана, сразу за пустырем. Он и не подозревал, что так можно выйти к дворцу. Подошли, прошли вдоль железной ограды, никто их не окликнул, не остановил. Опять секретарь резко замер, и опять Ирод натолкнулся на него. Услышал скрежет железа о железо, понял, что здесь дверь и секретарь возится с замком.
Вошли, секретарь запер дверь, и тут же голос из темноты — грубый, угрожающий:
— Кто?
— Это я, Илидор, — ответил секретарь и, снова взяв Ирода за рукав, потянул за собой.
Шли вдоль стены, проникли внутрь через низкую, жалобно скрипнувшую дверцу, спотыкаясь, поднялись по крутой узкой лестнице. Секретарь все не выпускал рукава Ирода — то ли вел, поддерживая, то ли боялся, что его спутник как-нибудь исчезнет.
Вступили в знакомый Ироду коридор дворца. Ирод отдернул руку, и секретарь выпустил рукав. У двери кабинета Гиркана он остановился, почему-то окинул Ирода быстрым взглядом с головы до ног и без стука вошел.
В комнате Гиркана, как и обычно, было полутемно, горел всего один светильник на столике у кресла, где сидел первосвященник. Прежде чем обратиться к Ироду, он внимательно посмотрел на секретаря. Тот молча кивнул и бесшумно удалился.
Первосвященник Гиркан протянул к Ироду руки и голосом, в котором была скорбь (то ли очень хорошо сыгранная, то ли естественная), произнес:
— Подойди, подойди, сын мой!.
Ирод подошел, склонился перед креслом. Гиркан обнял его голову холодными руками, поцеловал в лоб. Губы его тоже были холодны и сухи.
— Сын мой, — проговорил Гиркан, наконец выпустив голову Ирода и глядя на него снизу вверх, — ты должен бежать. Сегодня ночью, немедленно.
— Сегодня ночью? — переспросил Ирод, — Но я не могу. Я дал слово членам Синедриона, что не попытаюсь бежать. Или ты хочешь, чтобы я нарушил и обещание и закон?
Гиркан болезненно поморщился, его костлявые руки, лежавшие на подлокотниках кресла, сжались и разжались. Он вдруг закашлялся, содрогаясь всем телом и тряся головой. Ирод, смотревший на него с
