шестидесяти двух лет.
– Шериф, который избирался до меня, ушел на пенсию в семьдесят два года, – пояснил Уолберт. – Об этой норме никто никогда не вспоминал. Если на то пошло, уж простите мой цинизм, я не уверен, что она существовала ранее.
Понимая, что Уолберт может стать союзником, я решил прощупать его позицию:
– Это ужасно, то, что сделал Томас Лэндалф.
– Я бы сказал, это ужасно, кто бы это ни сделал.
– Но убить жену и дочь, – в моем голосе слышалось отвращение.
– В заповедях сказано: «Не убий». И Моисей не делил убийства на категории, какие хуже других. Если вы собираетесь ходить от двери к двери со словом Иисуса, мистер Гринвич, вы должны ознакомиться с материалом.
Я поморщился, услышав свою фамилию, повернулся к Пенни.
– Это все волосы. Мне следовало надеть шляпу.
– Шериф, – она пропустила мои слова мимо ушей, – думаю, мы все знаем, что Том Лэндалф никого не убивал и не совершал самоубийства. Ваше присутствие здесь позволяет надеяться, что мы можем обменяться информацией.
– Вам лучше зайти, – Уолберт отступил на шаг.
Пенни и я сами привели Майло в дом убийств, причем не только тех, что принадлежали прошлому.
Глава 51
Мне и Пенни Трумэн Уолберт налил по кружке крепчайшего кофе.
– Я прочитал ваши книги, мистер Гринвич, потому что их рекомендовал Том, и он был прав. – Бывший шериф повернулся к Майло. – Мистер Великан, я могу предложить вам колу или апельсиновый сок.
Майло совершенно не обиделся, наоборот, новое имя ему понравилось, и он попросил сок.
– Роберта Карильо, она занимается продажей этого дома, разрешила мне пожить здесь месяц-другой, – пояснил Уолберт. – Все равно никто не спешит с покупкой. Не то чтобы я хотел здесь жить. Но, возможно, живя здесь, я что-то с чем-то свяжу или найду то, что ранее упустил. Том, Джанет, Мелани, они мне были как родные. У копа толстая шкура, но тут меня проняло.
Уолберт завтракал, когда мы приехали. И теперь стоял у раковины и половиной гренка стирал с тарелки остатки желтка.
– С самого начала я понял, что дело нечисто. Чувствовалось, что все подстроено. Улики говорили о том, что у нас три убийства, а не два убийства и самоубийство, но не прошло и пяти дней после случившегося, как меня против моей воли отправили на пенсию.
– Кто отправил?
– Ревизионная комиссия округа. Половина из них – проныры, от которых можно ждать чего угодно. Но другие-то – нормальные люди, и я удивился, что решение они приняли единогласно.
– Кто-то хотел отстранить вас от расследования, – заявила Пенни.
– Похоже на то. И этот «кто-то» заплатил немалые деньги, чтобы добиться полного единодушия комиссии, или сильно запугал хороших людей. Всматриваясь в лица членов комиссии, я понимал, что прав и в первом, и во втором. Они выглядели и забитыми, словно боялись, и самодовольными, как будто за свой испуг получили приличное вознаграждение.
– И кто теперь шериф? – спросила Пенни.
– До выборов они назначили шерифом Неда Джадда, одного из моих помощников. Нед – человек хороший, но очень уж туп. Он принял версию двух убийств и самоубийства. Теперь он избегает меня из-за стыда, хотя и не знает, что это стыд. Думает, что может поставить меня в неудобное положение.
– Вы, действительно, живете здесь в надежде, что вас что-то осенит? – спросил я, когда Уолберт поставил в раковину пустую тарелку.
– Возможно. По правде говоря, я это делаю, чтобы позлить и вывести из себя членов ревизионной комиссии округа. Если они подумают, что я что-то нарыл, один или двое захотят заехать и узнать, что именно, и, вполне вероятно, выболтают что-то важное, сами того не зная.
Зазвонили в дверь.
– Вы кого-нибудь ждете? – спросила Пенни.
Уолберт нахмурился.
– Никто не приходит сюда, кроме Роберты, риелтора, но она не из тех, кто рано встает.
Пенни и я переглянулись.
– Шериф, – я взял инициативу на себя, – люди, которые убили Лэндалфов, пытались убить нас.
Уже направившись ко входной двери, он остановился и посмотрел на меня так, что напугал бы до смерти, если б я ему лгал.
– Это правда, – поддержала меня Пенни. – Они не могут знать, что мы здесь. Но, возможно, каким-то образом узнали, что мы побывали в Смоуквилле.
Вновь раздался звонок.
Уолберт указал мне на дверь в столовую.
– Идите в гостиную, откуда вы сможете меня слышать. Может, узнаете голос. Кто бы это ни был, я с ним поговорю, но в дом не пущу.
Майло стоял у окна, выходящего на заднее крыльцо. Пенни потянула его к себе, чтобы он не служил мишенью.
Уолберт коридором направился к парадной двери, а я через столовую поспешил в гостиную, встал у арки, ведущей в прихожую. Услышал, что Уолберт открывает дверь.
– Доброе утро, парни. Что я могу для вас сделать?
– Мистер Уолберт, мы представляем правопреемников Лэндалфа, и мисс Карильо не имела права разрешать вам жить здесь без нашего одобрения. Да еще без арендной платы.
– У вас есть визитные карточки?
– Моя фамилия Бут, это мистер Освальд. С нынешнего утра мисс Карильо продажей этого дома не занимается.
– Так вы адвокаты? Обычно у вас есть визитные карточки.
– Мы хотим, чтобы вы немедленно покинули этот дом.
– Если дело в арендной плате, я с радостью заплачу.
– Слишком поздно говорить об этом, – подал голос Освальд. – Вы должны уехать немедленно.
– Если вы, господа, подождете на крыльце, я позвоню Роберте, чтобы она подтвердила, что больше не занимается продажей этого дома.
Один из мужчин что-то сказал, но я не разобрал слов, потом услышал какое-то движение в прихожей. Парадная дверь закрылась.
Молчание Трумэна Уолберта предупредило меня об опасности лучше всяких слов. Молчал человек, который обычно не лез за словом в карман.
Я вытащил пистолет из плечевой кобуры, и он показался мне таким же неудобным и громоздким, как на океанском берегу, когда я впервые взял его в руки, следуя инструкциям Пенни. Нельзя думать о том, как держишь его, от мыслей пальцы теряют гибкость, кисть сама разберется, как обхватить рукоятку.
– Что за комната налево? – спросил Бут, его голос прозвучал совсем близко.
– Там кабинет.
Должно быть, они стояли у самой арки, ведущей в гостиную.
– Такому большому старому медведю, как ты, кабинет не нужен, – вставил Освальд.
Если бы я попытался переместить вес на другую ногу, подо мной могла скрипнуть половица. В гостиной свет не горел, это радовало. Свет из прихожей отбрасывал мою тень мне за спину, а не перед ними. Но я мог слышать свое дыхание, неглубокое и учащенное, а еще – собачье дыхание, и вот это не радовало. Если б они прислушались, то услышали бы его, так близко стояли, и тогда дыхание жизни тут же стало бы дыханием смерти. «Вдохни и задержи дыхание», – приказал я себе.
– Ты открываешь дверь и входишь первым, шериф, – в голосе Бута явственно слышалась угроза.
Приняв решение – действуй, без малейшего колебания. Затаив дыхание, держа пистолет обеими, вытянутыми перед собой руками, я шагнул в арку.
Трумэн Уолберт находился у распахнутой двери в кабинет, спиной ко мне. Один из мужчин, вероятно,
