Отрубленная рука

Я оказался словно бы в сердцевине огромного, толстого огненного ствола с дымной кроной. Камни, на которые я опирался века, выскользнули из бесчисленных разветвлений моего тела, как пригоршня золотых монет из руки человека, пытавшегося купить у меня быструю смерть век назад. Поверхность моей плоти начала тлеть. Но это не было для меня опасно, и, кроме того, у меня была возможность быстро унять огонь. Взрыв получился сильным, и я боялся, как бы все эти камни, поднятые им в воздух, не причинили смерть кому-нибудь из людей. Ведь это бы нарушило мои планы.

– Смотри! – закричал старику Владимир, когда рассеялся дым. – Тот пень, на который ты мне показывал! «Отрубленная рука»! Он словно бы бежит по обрушивающемуся склону! Ведь он не просто катится вниз, он передвигается в точности, как огромный паук! Мы что-то здесь с тобой растревожили.

Я помню, как старик обернулся. Он сына знал хорошо и не сомневался, что тот не будет говорить ерунды. Поэтому какое-то время Иван и вправду силился разглядеть. Однако… что может разглядеть человек, которого всю жизнь учили не верить, а это значит – не видеть?

– Он просто свалился в озеро, твой «паук»! – прозвучал неизбежный вердикт. – Идут круги по воде… все тривиально и нет ни малейшей мистики. Вот только мне не понятно, почему же этот пень не всплывает? Наверное, зацепился на дне за что-то… А из тебя бы вышел художник, сын! Ты ведь прав: ей Богу, в этой разлапистой, кувыркающейся коряге было что-то паучье.

Вокруг меня вились мутные, медленные вихри успокаивающегося озера. Я наблюдал стихающие метанья рыб… И образы великого моего прошлого обступали снова, поднявшись из глубин памяти… И на какое-то время я снова отдался им, исчезнув из моего теперешнего, то есть потеряв представление о том, что совершается в котловине.

Я даже не сразу понял, где нахожусь, когда вернулся в «сейчас». Но это длилось недолго. На память пришел огонь, повергший из одной стихии в другую.

…Вода совсем успокоилась.

Женщина стояла от меня близко. Настолько близко, что я мог хорошо чувствовать ее мысли. И даже не отдельные вспышки их, выбивающиеся особенно яркими протуберанцами, но их слитный, их непрерывный сплошной поток. Наверное, этому способствовало и то, что ее ноги были по щиколотку погружены в воду.

«Какое тихое озеро! Деревья словно бы и не отражаются, а двоятся. И будто собираешься нырнуть в зеркало. Или в небо. А сразу как от берега глубоко! И… что это? – вода уже почти что прозрачная, но… как- то не по себе. Наверное, это потому что всегда мне казалось, что глубина удерживает на расстоянии… Ты будешь прыгать, или ты будешь вот так стоять, голая, до второго Пришествия? Интересно, видит ли меня сейчас Влад? А старик? Хорошие они парни. Спокойные. И даже почти не пьющие. Беда только – вот именно у таких мужиков обязательно обнаруживается какая-нибудь да блажь. У этих – заточить себя насовсем в глуши. А я сначала подумала, они это такую дачу себе отгрохали. А может, в чем-то они правы: тишина, покой. Не плохо после столичного бардака. Но только – кому похвалишься тут, что ты девчонка самого Влада Серого? Похоже, Алке повезло больше в смысле зарисоваться. Да и вообще: попала в группу поддержки при „Скрежещущих Шкафах“, а ведь это – Барселона, Милан, Бангкок… И секс, наверное, с этими обдолбанными рокерами головокружительный! Кстати, „Оружейник Весны“ мог бы вспоминать об этом и чаще. Впрочем – не в этом все! Вот он положит мне руку свою на голову – и делается сразу же хорошо. И не страшно… Так только брат мой умел, пока игла его не сгубила. Мне повезло с тобой, Влад. Какая-то особая правда, не чувствующаяся в других, в тебе есть. Да только очень она… холодная. Какая-то… не-за-жизнь, что ли – эта правда. Наверное, еще на месяц-другой останусь я с тобой „навсегда“. А если все же на больше? Эх, Влад, ведь я совсем не такая, какой ты меня все себе рисуешь! Другая. И ты бы ахнул. Да и от жизни хочу я совсем другого, чем ты. (Вот только не пойму сама, чего именно.) Эх, если бы Господь отнял у меня эту жизнь и дал бы что иное взамен!.. Да сколько можно стоять, уставившись на облака в воде?! – прыгай!»

И она нырнула.

Однако не прошло и минуты, как она пулей вылетела на берег.

А я все продолжал видеть, как под водою внезапно расширились у нее глаза и от смертельного страха стали они безумны…

Теперь, вновь стоя на берегу, женщина почему-то была уверена, что она в безопасности. И мысль ее искала вернуться в привычное свое русло, словно ручей, расплесканный угодившим вдруг в его середину камнем.

«С чего это я решила, что эта коряга там, под водой, шевелится? Ну, может она и трепыхнулась чуточку от волнения, которое я сама же и подняла, нырнув головою вниз. И уж тем более непонятно, почему показалось вдруг, что будто бы она… смотрит? Ведь я же точно не заметила под водою никаких глаз! Все ясно: я пересмотрелась дешевых видео. Правы ребята, что не позволили хотя бы сюда тащить чертов ящик. А классный бы вышел триллер: ужасный осьминогопаук насилует обольстительную купальщицу… А вот возьму и нырну еще! И отломаю веточку от него… от нее – от этой гнилой коряги, пытающейся пугать. Вот из принципа!»

Ее сердечко стучало как у бельчонка, пойманного хорьком. И все-таки она не заставила себя ждать… Странные существа! Они почти всегда поступают так. Хотя инстинкт им подсказывает: «беги!» И сердце криком кричит им: «стой – смерть!»

И смерть ее получилась быстрой. Что вовсе не удивительно, потому как мы встретились под водой. В моем распоряжении было всего лишь время, которое человек способен прожить без воздуха. Но я не хочу сказать, что мне с ней не повезло.

Нет, ведь я получил то именно, что обретаю все реже. Новые впечатления. В смысле – совершенно иные, а не вариации уже виденных мной картин.

О, этот переливчатый взрыв беспомощного отчаяния!..

Сверкающие пузыри, вырывающиеся изо рта ее вместо крика…

Все это зафиксировано теперь в моей памяти. В бездонной житнице сцен, показывающей любое, словно бы наяву, как только я захочу.

…Старик стоял перед холстом и работал. Он зачарованно писал белый дирижабль, собирающийся пройти – зачем бы это ему? – под гигантской, растрескавшейся гранитной аркой.

Я чувствовал течение мысли Ивана Серого. Хотя и не так отчетливо, как у женщины. Я созерцал его