В этот день император был весел. Он засмеялся и, хлопнув в ладони, велел выдать Вольфгангу пять гривен серебра, затем подарил ему красивую одежду и отпустил со словами:
— Ты хорошо говорил! И знай, мне по нраву устраивать новые епископаты!
С тех пор вельможи часто хвалили монаха Вольфганга. И позднее, после смерти епископа Михаила, которого доконали заботы, он назначен был Регенсбургским епископом.
Болеслав был уже стар. Его могучие мышцы усохли, члены стали кость да кожа, лоб избороздили морщины. Страсти, радости и войны утомили его, и вот однажды встала перед ним смерть. Подняла она десницу, тень ее ужасного пальца коснулась виска Болеславова, — и тогда увидели все: встает государь. Встает, озираясь, и улыбается. Быть может, во взблеске этого мгновения разглядел он все свои счастливые дни, а может быть, все неудачи. Или пролетела в его голове другая мысль? Хотел он вымолвить какое-то слово? Двинуть рукой? Позвать жестом сына?
Смерть, эта победительница князей, уже не дала ему времени. Князь утратил власть над своим телом. Потерял сознание.
Открылась в черепе Болеслава артерия, и государь упал ничком.
Когда выдохнул он свою душу и смолк его смертный хрип, побежали слуги по замковым покоям, и отзвуки их шагов и причитаний слышны были издалека.
Но тиха была обитель смерти. Сыновья, священники и вельможи молча стояли вокруг усопшего. Стояли, молитвенно сложив ладони, склонив головы, и так протекли минуты ожидания. Но вот поднялся перворожденный сын покойного князя и, взяв на руки бездыханное тело, промолвил:
— Я, князь Болеслав, второй этого имени, обнимаю и держу бренную оболочку моего государя. Голову его держу и тело его. И как покоится князь в моих объятиях, как покоятся в них его желания и сила, так охватывают они и государство его.
Сказав так, велел Болеслав II поместить умершего на княжеский престол так, чтобы казалось, будто он сидит сам. Тогда по неподвижным рядам приближенных прокатилось волнение; вельможи заторопились, подняли головы, священники принялись молиться, рабы кинулись исполнять повеление князя, другие рабы начали бить в щиты и железные доски, третьи стали кричать по дворам замка:
— Князь упал ничком! Князь Болеслав, сын умершего князя, — мой господин!
Затем, в назначенное время, потянулись к замку главы высоких родов и старшины племен, и все вельможи, и прелаты, и люди Болеславова дома, и старшие из рабов и воинов. Когда все собрались, раскрыты были сокровищницы и сундуки с драгоценностями, дабы каждый мог видеть безмерное богатство и безмерную славу усопшего. Потом начались погребальные торжества, а после — пиры и увеселения.
Но вот все это кончилось, и ход вещей вернулся в прежнюю колею. Болеслав уже немало дней носил плащ своего отца и спал на его ложе — и вот прошли перед ним чередой деяния умершего. Одно пахло кровью, другое ярко сияло, третье осталось незавершенным, десятое негодным. И увидел новый князь, что незаконченные дела следует начать заново и завершить их. Он и стремился к этому. Стремился к величию, которое напоминало бы облик покойного; и, чтобы уловить этот облик, уподобиться ему и превзойти самым бесспорным образом, Болеслав Второй с великим рвением взялся за те задачи, которые не успел осуществить Первый.
Самой неотложной из них было учреждение епископата.
Болеслав II выбрал монаха по имени Детмар. Это был умный и набожный человек мягкого характера. Детмара и ввел князь в собрание чехов, то есть знатных людей, первенствовавших в разных частях страны и говоривших от имени своих племен.
По зову князя собрались эти вельможи, и вот стоят на замковом дворе. Стоят тесно, бок о бок. Одна рука поднята, охватывает копье, опираясь на него. Другая покоится на поясе или на рукояти меча. Все они в роскошных одеждах, рукава их пышны, на голове меховые шапки. Настроение у них хорошее, но им жарко, а ожидание затягивается.
Только когда пробил назначенный час, поднялся шум, дудочники загудели, и вышел князь. Его сопровождают два посла: один от императора, другой от епископа Вольфганга. Князь молод, его движения быстры. Он поднимает руку, указывая на монаха. Молод князь и, кажется, красив лицом, но этого не разглядишь толком, потому что солнце стоит за его головой и бьет в глаза вельможам. Они щурятся, моргают, брови их поднимаются. Не терпится им, князь же не спешит. Но вот заговорил он звонким голосом:
— Се тот, — говорит Болеслав II, — которого я выбрал, взвесив его добродетели. Добродетели же его — набожность и знания. Его я ставлю епископом. Вы же, вельможи, будьте свидетелями мне и этому мной избранному монаху в том, что я обещаю дать епископу столько имущества, сколько обещал мой отец, а сверх того даю ему доходы и земли, превышающие доходы Жичского епископа, который, как я слыхал, выступал в императорском совете против моих намерений и который хочет помешать нашим добрым отношениям с Регенсбургским епископом.
Тут князь повернулся к послу, передавшему согласие императора, и сказал ему:
— Говори! Теперь твой черед.
Императорский посол охотно сделал это. Он сказал, что его господин понимает бессчетные выгоды, которые проистекут для дела христианства, если чешскую Церковь возглавит епископ.
После него слово было дано посланцу епископа Регенсбургского, а под конец — и самому Детмару. Добрый монах говорил растроганным тоном.
Согласие воцарилось между всеми присутствующими, между князем, императорским послом, между вельможами и послом умного Вольфганга. Так во взаимной любви провели они три дня.
Но на четвертый день внезапно пришла весть, что Римский император скончался. Услышав это, Болеслав прервал торжества и отпустил послов, но задержал тех, кто стоял во главе чешских знатных родов, и сказал им:
— Наступают неспокойные времена. В такие поры колеблется власть императорской короны. Идите же к своим людям, собирайте их! Проверьте оружие, осмотрите, подкованы ли кони, остры ли мечи! Замените сгнившие колья и велите навозить камень к частоколам! Сделайте все это и будьте наготове.
После этого сел Болеслав на коня и поехал в приграничные пределы.
Меж тем беда за бедой валились на чужеземцев, то есть на послов императора и епископа Вольфганга. То упряжь порвалась, то лошадь заболела — одним словом, столько было неприятностей, что они никак не могли тронуться в путь. Когда же наконец все было приведено в. порядок, — а это случилось лишь на четвертый день, — двинулись послы скорыми переходами. Лошадь, которая вчера еще чуть ли не падала, сегодня бежала как черт. Поэтому вскоре их поезд достиг императорского замка, и, когда послы получили разрешение предстать перед новым владыкой Римской империи, первый из них сказал:
— Государь мой! Мудрый, славный, христианнейший! Чувство, заставляющее нас рыдать, борется с чувством ликования, ибо один император умер, другой же приемлет власть. Слава твоя будет еще больше, чем слава предшествующих кесарей. И от этой славы всем нам произойдет великая польза, и счастливы будут наши дела. В это я твердо верю, и это хотел я сказать. Далее же, с твоего соизволения, должен я упомянуть о стране, из которой приехал, ибо чешский князь готовит поход. Он велел вельможам держать своих людей в сборе, а сам отправился к границе. Мы, послы, видевшие его приготовления, думаем, что князь Болеслав опасается, как бы ты не выступил против основания Пражского епископата. Он оскорбит тебя, император, если ты откажешь ему в этом, а захочешь отомстить за оскорбление — ввяжешься в войну.
Молодой император, как упоминается в летописях, выслушал совет со вниманием и в свое время удовлетворил просьбу чешского князя. Он согласился утвердить епископом Детмара, готов был дать ему инвеституру, ибо так назывался обряд утверждения епископа в должности. Но, прежде чем намерение претворилось в дело, подняла восстание Бавария. И в войне, развязавшейся тогда, Болеслав выступил против императора. Он помогал Генриху Баварскому.
Итак, началась война, но Детмару до нее не было дела. Помышлял он только о своем назначении. И отправился к императору за обещанной инвеститурой. Путь его лежал к Баварской земле, ибо император в то время, по слухам, находился в Пфальце, и чтобы встретиться с ним, пришлось Детмару проезжать через неспокойные владения герцога Генриха Баварского.
