Полвека назад, в конце 1939 (1 том) и в конце 1940 (2 том) годов, в обстановке оккупации страны гитлеровскими войсками, в преддверии 2-й мировой войны, на книжных прилавках Чехословакии появились два тома «Картин из истории народа чешского» Владислава Ванчуры (1891–1942). Этим произведением выдающийся писатель XX столетия откликнулся на призыв времени — защитить честь нации, поднять ее самосознание и укрепить веру в то, что ни язык, ни культуру, ни самое жизнь древнего свободолюбивого народа уничтожить нельзя. Народу Чехословакии была посвящена эта книга в годы едва ли не самой большой вероятности его гибели.
Первоначально она была задумана как восьмитомная история страны, наподобие старинной «Истории чешского народа» Франтишека Палацкого. Создать ее должен был целый авторский коллектив, а отредактировать, свести воедино тексты, вышедшие из-под пера многих писателей, предстояло В. Ванчуре. Однако замысел этот по разным причинам осуществить не удалось (в частности, из-за довольно сжатых сроков, а также из-за практически «несводимого» характера писательских почерков и т. д). Таким образом оказалось, что весь грандиозный план В. Ванчура вынужден был выполнить практически сам.
Сотрудничая с тремя молодыми историками Ярославом Харватом, Яном Пахтой и Вацлавом Гусой, он наметил «узлы» «правдивых повествований о жизни, делах ратных и духа возвышении» — так сказано им в подзаголовке эпопеи.
Первый том «Картин» представляет собой художественный обзор чешской истории от глубокой древности («Древняя родина»), легендарного государства Само («Государство Само») и Великоморавской империи («Великая Моравия») до эпохи возникновения новой, королевской власти и образования Чешского государства («Возникновение Чешского государства», «Обновитель», «Космас», «Рабы», «Крестьянский князь»).
Повествуя о становлении Чешского государства, Ванчура как бы следует за первым чешским хронистом Козьмой Пражским. Не стилизуя современную книгу под историческую, он стремится показать, как прошлое связано с настоящим, как дела наших предков врастают в пашу современность и «творят» настоящее, и живут в нем. По мысли автора, таков неизбежный путь эволюции человечества, так шаг за шагом движется оно в поисках идеала справедливого демократического, высокогуманного общественного устройства.
Ванчура не идеализирует прошлое. Он воскрешает историю такой, какой она была, есть и будет; это и жестокость, беспощадность братоубийственных войн и вражды (святой Вацлав и воинственный Болеслав, святая Людмила и княгиня-воительница Драгомира), и насилие, и нищета, и унижение («Рабы»), но и обретение внутренней независимости, свободы народного духа. Как бы в подтверждение своих воззрений на историю и философию истории, Ванчура сознательно избегает давать жизнеописания властителей. Его властители-люди; они так же, как все, подвластны суду времени. Все — от мала до велика, от князя до простолюдина, совершают поступки, делая тем самым свой исторический выбор. Так творят историю и святые, и воители, и мечтатели, и безумцы, и лицедеи, и подлецы, и люди высокого благородства духа. Поступки одних невозможно отделить от деяний других, все они составляют реальность жизни. Разум, мужество и благородство у Ванчуры всегда противостоят низости, но — увы! — не всегда способны помешать победе мрака и торжеству мракобесия и невежества.
Однако чем далее мы углубляемся в ход истории, тем отчетливее слышится в нем не «безмолвствование», а «глас» народа. В этом отношении интересен второй том «Картин» («Три Пршемысловича»), охватывающий правление королей из династии Пршемысловичей. Это и плач об упадке Чешской земли, о падении нравов ее властителей, покорявшихся германским императорам, но также и свидетельство неодолимости народа («Несколько историй из времен, когда в Чехии ставились города»), его силы и героической борьбы под предводительством Пршемысла Отакара II («Тьма») против татаро- монгольских полчищ.
Жизнь чешских князей, рассмотренная из близи с такой же наглядностью, как жизнь их подданных, очень драматично и ярко передает колорит эпохи, углубляет характеристики действующих лиц («Мнимый монах», «Нерадивый слуга», «Певец» и т. д), рождает у читателей ощущение потока, движения самой истории, где переплелась жизнь простолюдинов и королей, судьба королевской династии Пршемысловичей и судьба семейства кузнеца Петра, его жены Нетки (будущей кормилицы королевича) и их трогательного убогого сына, певца Якоубка. Невозможно без волнения читать новеллы-картины, новеллы-образы гонимого отовсюду и погибшего цыганского семейства, ославленного дикой молвой «лазутчиками» татар; повесть о бродячем монахе Бернарде, трагедию глубокой любви отрекшейся от светской суеты дочери Пршемысла Анежки, впоследствии причисленной к лику святых; невозможно не возмущаться тем, какое горе сеет вокруг «добродушный» пройдоха-фламандец Ганс, прибывший в Чехию «на ловлю счастья и чинов»; не сострадать беглым рабам, мастерам-камнетесам, сукновалам, так же как невозможно не презирать вместе с автором нравы невежественной и бессмысленной толпы, растоптавшей в безудержном гневе счастливую невесту.
Во втором томе, уже на обыденном, казалось бы, простом, повседневном материале Ванчура еще и еще раз доказывает, что история — это не только (и не столько) история правлений и правителей, их дипломатии, политических интриг, войн и столкновений, сколько история народного выбора, история воли, проявляемой нравственной личностью, поставленной над людьми. Если народ шел за князем, соглашался подчиняться его воле, если народ отвечал князю взаимностью, то земля оживала. Народ обретал мужество. Народ жил. Некоторые из владык — в представлении Ванчуры — чутко прислушивались к «народному духу», улавливали народные чаяния (так поступает Пршемысл Отакар II, святая Анежка и др.) — и тогда решения их обретали незыблемую силу и твердость, приводившие к победе. Именно этой теме во второй книге посвящен раздел «Тьма», где повествуется о том, как чешское войско поставило предел татарскому нашествию, благодаря чему была спасена Европа и ее благоденствие.
Эмоциональная, «генетическая», глубинная связь с народом — единственным создателем ценностей — главное условие успеха правления государей, ежели они желают укрепить свою страну и добиться ее процветания. Этот вывод был важен и актуально звучал не только в конце 30-х годов, в пору Мюнхенской катастрофы, но звучит и сейчас, когда без взаимного согласия и доверия ни одно из правительств не в состоянии удержать порядок, успешно вести дела и «обустраивать» государство.
Примечательна глава «Лихолетье», где описываются времена голода и чумы, — примечательна главным образом примерами негативного исторического опыта.
Как первый, так и второй том завершаются «Заключениями», написанными в духе высокой патетики. Особенно красиво «Заключение» ко второму тому, где писатель констатирует наступление нового века, когда «Чехия расцвела и народ, овладевший большей мерой свобод, стал бессмертным».
Третий том («Последние Пршемысловичн») Владислав Ванчура писал вплоть до ареста в 1942 году. Том остался незавершенным, по после окончания 2-й мировой войны и посмертного присуждения В. Ванчуре звания Народного писателя Чехословакии был издан в 1948 году.
Полное русское издание «Картин из истории народа чешского» (за его пределами остаются план и часть текстов, которые Ванчура успел лишь набросать), выходит в свет впервые, и приурочено оно к 100- летию со дня рождения замечательного писателя и достойного сына чешского парода.
Плоть от плоти этого народа, Владислав Ванчура всю свою жизнь отстаивал идеалы добра и справедливости, которые не отменяются временем, а остаются в веках. Эта линия поведения прослеживается у писателя во всем: в повседневном быту, в стиле одежды, в манере держаться и говорить. Людмила Ванчура — жена писателя — говорила мне, что некоторая усложненность и даже архаика речи Ванчуры — это не специально придуманный им литературный стиль, а нормальная, присущая ему манера, именно так и разговаривал он со всеми — со своими пациентами, коллегами-писателями, с президентом Масариком, с родными и близкими, наконец.
На редкость цельный человек, Ванчура не перестраивался и не менялся в зависимости от ранга и положения того, кто обращался к нему, с кем он разговаривал.
«Передай жене, что я держался до конца», — просил он перед казнью товарища по заключению
