как я говорил, с добавлением вышеуказанной главы. Размер монографии не превысил установленного листажа.
Я сдал свой экземпляр в редакционный отдел, второй же вместе с рисунками, которые были тщательно просмотрены ими, находился всё время у них.
Сдав рукопись, я уехал в отпуск. Совершенно случайно, вернувшись из отпуска раньше времени, я нахожу письмо из академии. Новый учёный секретарь, кандидат биологических наук, пишет:
«11 августа 1975 г. № 25–237.
Академику АМН СССР Ф. Г. Углову
Глубокоуважаемый Фёдор Григорьевич!
Детально ознакомившись с положением дел Вашей рукописи «Хроническая пневмония», я вынужден напомнить Вам о необходимости срочного приведения её в полную готовность (завершение сдачи рисунков, уменьшение объёма и пр.) с тем, чтобы рукопись была зарегистрирована в издательстве до 15 сентября с. г. В противном случае, к моему великому сожалению, редакция академической литературы не может гарантировать Вам выход в свет книги в 1976 году, что чревато весьма длительной задержкой, т. к. план выпуска 1977 г. в редакции уже укомплектован и 30/VII утверждён президиумом АМН СССР.
Я просмотрел всю рукопись — безусловно, она написана на хорошем уровне и ясным языком и представляет ценность не только для научных работников, но и для практических врачей. Однако с вашим ответом рецензенту я не вполне согласен. В особенности в отношении объёма. Вам определен объём в 30 авторских листов, а ведь в рукописи 36–37. Так что я оставляю за собой право дать указание научному редактору на сокращение.
Кроме того, глава XIX, на мой взгляд, вообще должна быть опущена, т. к. в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей и неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности…
В заключение ещё раз прошу срочно принять меры к сдаче Рукописи до 15.IX с. г. и сообщить мне.
С уважением уч. секретарь НИСО Р. Веселухин».
Не надо быть учёным, достаточно быть только грамотным человеком, чтобы видеть, что по отношению к учёному допускается тон, который был бы непростителен даже для президента в его разговоре с техническим секретарём. Здесь же прибегают к заведомой неправде с единственной целью обосновать изъятие из плана нежелательной кому-то книги. Год назад книга сокращена до 30 листов и в таком виде всё это время находится в их отделе, а учёный секретарь делает вид, что этого не знает, настойчиво предлагает мне её сократить, а я, оказывается, упрямо отказываюсь выполнить их требования. Рукопись вместе с рисунками при приёме её была тщательно просмотрена и принята работниками отдела, а спустя год мне заявляют, что мне нужно «завершить сдачу рисунков и сократить объём». Причём все говорится в ультимативной форме, и они уже готовы исключить книгу из плана. Наконец, Веселухин Р., кандидат биологических наук, снисходительно похлопав академика по плечу и успокоив его тем, что рукопись «безусловно написана на хорошем уровне…», всё же поучает его, что главу XIX не надо печатать, так как «в монографиях не принято излагать практические вопросы по организации здравоохранения — это прерогатива журнальных статей» (будучи более 20 лет главным редактором хирургического журнала, я, оказывается, не знал этого!), и далее поучает: «…неразумно загружать книгу информацией преходящей ценности». В этом витиеватом послании видна чёткая мысль и ясная цель оправдать в глазах президента исключение моей монографии из плана, взвалив на меня всю ответственность. Я не стал отвечать Р. Веселухину, а написал письмо президенту. Чтобы быть объективным, приведу дословно и своё письмо.
«Президенту АМН СССР академику В. Д. ТИМАКОВУ.
Глубокоуважаемый Владимир Дмитриевич!
Посылая Вам копию письма учёного секретаря НИСО, кандидата биологических наук, хотел бы обратить Ваше внимание на следующее.
Оставляя в стороне тон письма, который, мне кажется, необычен для разговора с академиком, я хотел бы сообщить Вам, что моя рукопись монографии «Хроническая пневмония» была представлена в НИСО в объёме 30 печатных листов (согласно Вашему указанию и соответствующему решению НИСО) ещё в сентябре 1974 года. К сожалению, какого-либо документа относительно получения рукописи и её объёма автору не было дано).
На рецензии рукопись находилась более 8 месяцев (Вы согласитесь, что сам по себе этот факт необычен). После этого она в течение нескольких месяцев без всякого основания переадресовывалась от автора в НИСО, из НИСО в Медгиз и обратно, пока, наконец, в начале августа с. г., т. е. в отпускное время, мне не заявили, что часть моих рисунков не принимается и требует замены (хотя все они были проконсультированы и одобрены главным художником Ленинградского отделения Медгиза и приняты предыдущим учёным секретарём НИСО), и т. д».
Подробно объяснив президенту, что они, затормозив издание книги, стремятся всю вину взвалить на меня, я закончил письмо так:
«Убедительно прошу Вас проявить Ваше доброжелательное отношение, чтобы книга, с моей точки зрения, столь необходимая врачам, увидела свет в назначенное время.
С искренним уважением Ваш Углов».
В издательстве забеспокоились. Они боялись фундаментальной проверки всего их плана. Поэтому мне секретарь прислал длинное письмо, где изображал создавшуюся ситуацию так, что они всё делали для меня в порядке исключения, т. е. что только сверхвнимательным и заботливым отношением лично ко мне можно объяснить тот факт, что книга не выброшена из плана. В письме было 4 раза указано, что всё делалось в порядке исключения, и таким тоном, который я никогда не встречал со стороны работников издательства. Он заключил, что научному редактору было дано указание «обратить особое внимание на главу XIX». И в таком же менторском тоне было написано письмо, более чем на шести страницах.
Редактор держит монографию уже полгода и на все мои телефонные звонки отвечает, что она очень занята и пока что приступить к редактированию моей монографии не может.
Тогда я вынужден вновь, уже в третий раз, написать письмо лично президенту В. Д. Тимакову и описать ему положение дел. Я указал, что отсутствие должного оформления приёма рукописи создаёт условия для произвола, который чинят некоторые работники НИСО.
В результате мою рукопись вынуждены были передать новому редактору Нине Максимовне Карпенко, очень грамотному и добросовестному хирургу. Она выполнила свою работу блестяще, и в конце 1976 года монография «Патогенез, клиника и лечение хронической пневмонии» была выпущена в свет. Правда, тираж её был установлен в 8 тысяч экземпляров, а она нужна не только терапевтам и пульмонологам, но и педиатрам, хирургам, поликлиническим врачам и т. д., то есть сотням тысяч врачей. И ко мне пошли письма с просьбой переиздать книгу массовым тиражом.
Вот что по этому поводу написал мне один больной, не врач, член партии с 1920 года. Привожу выдержки из этого письма:
«Москва, 26 апреля 1977 г.
Уважаемый Фёдор Григорьевич!
В конце прошлого года я Вам позвонил, чтобы узнать, ждать ли мне Вашего ответа на моё письмо, направленное Вам редакцией «Известий».
Вы мне ответили, что на все многочисленные письма больных, поступившие в Ваш адрес, Вы дадите ответ в Вашей книге, которая: должна выйти в свет в декабре 1976 года.
С 11 декабря 1976 года я ежедневно справлялся в издательстве о дне выхода Вашей книги в свет, но только в десятых числа января она появилась наконец в магазине «Медкнига».
Представьте себе моё состояние, когда в этом магазине мне сообщили, что Ваша книга продаваться
