Главное же, что больше всего смущало, — как быстро молодые врачи усваивали небрежное отношение к больным. Чему учили их старшие коллеги, подавая пример каждодневным подвижническим трудом? Пациентов необходимо любить, как своих близких. Не важно, произведена редкая операция или ординарная, принесёт она славу или никто на неё не обратит внимания, а важно, что конкретный человек встанет на ноги, вернётся в семью и на работу. На худой конец, получит облегчение, что продлит ему жизнь. В этом смысл и радость нашей профессии, при этом условии только и можно испытывать глубокое удовлетворение. Под влиянием же Феликса Витальевича, казалось, охотно были преданы забвению все нравственные уроки. Разговоры пошли лишь о том, кто сколько сделал тех или иных операций, кому ещё сколько нужно сделать и каких, чтобы набить руку, попробовать нечто новое. Но ведь за любым хирургическим экспериментом стоят люди, за любым осложнением, неудачей по пятам следует людская трагедия!..
Однажды мне доложили, что больного, которого по моей рекомендации поместили в институт, выписывают без операции. Я потребовал объяснений у лечащего врача, старшего научного сотрудника.
— Мы посоветовались с Феликсом Витальевичем и решили: незачем с ним возиться, если человеку семьдесят девять лет.
Откровенный цинизм, жестокость были возмутительны. Я предложил подать заявление об уходе. Видимо, на врача это подействовало отрезвляюще. Через некоторое время он извинился и попросил оставить его хотя бы ординатором. Я не возражал: специалист хороший, а гуманизму пусть поучится под руководством более опытных товарищей.
…Привезли к нам молодую женщину с неясным диагнозом. Непонятная слабость, временами отёки и упорные, изнуряющие головные боли. Со стороны сердца и лёгких никакой патологии. А вот в почках выявили недостаточность функций. По рентгенограммам видно было, что они уменьшены в размерах. На этом основании поставили диагноз: сморщенные почки.
Больная подлежала более тщательному и всестороннему изучению. Предстояло провести внутривенную пиелографию и ангиографию — контрастное исследование почек, лоханок, мочеточников и почечных сосудов; кроме того, установить функцию почки. Тогда уже, уточнив с нефрологом бесперспективность терапевтического лечения, рассматривать вопрос о возможности пересадки почки. Подготовиться к пересадке органа — значит определить биохимические показатели крови и отдельно кровяных элементов, подобрать иммунодепрессанты для подавления реакции отторжения. Только после этого искать донора, хоть в какой-то мере подходящего по биологической совместимости. Ничего из этого не было осуществлено, потому что вопрос о пересадке почки ещё находился в стадии обсуждения.
В это-то время к нам доставили человека, пытавшегося покончить с собой. Его сняли с петли живого, но, судя но некоторым признакам, кора мозга уже не функционировала. Решив, что кора погибла безвозвратно и реанимационные мероприятия бессмысленны, Феликс Витальевич тут же вечером, прямо- таки с бухты-барахты, захотел произвести пересадку почки самоубийцы больной женщине. К счастью, дежурившим врачам удалось отговорить его от столь рискованного шага.
Я был взбешен таким преступно-легкомысленным отношением заместителя к чужой жизни. Между нами состоялся тяжёлый разговор. К моему удивлению, Феликс Витальевич не был ни смущён, ни обескуражен. Сидел спокойно, невозмутимо, а когда я кончил, встал и резко сказал:
— В данном случае, Фёдор Григорьевич, вы занимаете позицию консерватора, перестраховщика. Я же, решившись на операцию поступил как врач, борющийся за прогресс в медицине.
Бесстыдная демагогия! Куда девалось его показное смирение?.. Сдерживая себя, снова постарался доказать этому горе-профессору, что авантюрная операция никак не может свидетельствовать о прогрессе хирургии, за лихачество расплачиваются больные, а, хирург оказывается в положении уголовно наказуемого.
Наверное, каждый остался при своём мнении. Я серьёзно задумался о том, что Феликс Витальевич пока что пользы не принёс никакой, если не считать его снабженческих талантов, а вреда успел наделать много и не заслуживал доверия. Обратился к руководству с просьбой забрать его от нас, но — как в глухую стену. Следствием, однако, было то, что Феликс Витальевич опять присмирел.
… В институте лежал довольно молодой морской офицер с раком лёгкого. Опухолевым процессом было поражено одно лёгкое, но и во втором на рентгеновских снимках просматривались тени, похожие на метастазы. Картина безнадёжная, добиться излечения не удастся. Если больному и удалить все лёгкое с первичным ракообразованием, он умрёт от метастазов.
Надо было думать, как хоть временно воспрепятствовать болезни — рентгеновскими лучами или с помощью химиотерапии, поскольку если не выздоровление, то борьба за продление жизни была возможна и необходима. Какое именно продление — сказать трудно, но любой «подарённый» срок есть благо. Спроси у человека, что ему лучше — умереть сегодня или через неделю, он ответит, что лучше через неделю.
Николай Николаевич Петров так учил нас:
— Вечной жизни мы дать больному не можем. Наша задача — её продлить и сделать приятнее.
Вот почему первая заповедь Гиппократа, обязательная для медиков, — не вреди. Если ты не можешь помочь, то по крайней мере — не вреди.
Дело было летом. Я отдыхал на курорте. Феликс Витальевич, будучи в моё отсутствие главным хирургом и главным администратором института, вновь пошёл на «смелый, новаторский» шаг.
В реанимационное отделение поступил больной с сильным ушибом мозга. Он был в бессознательном состоянии, рефлексы погашены, на электроэнцефалограмме — прямая линия. Между тем сердце работало нормально. Дыхание поддерживалось искусственно.
И вот в субботу, когда у большинства сотрудников выходной день, Феликс Витальевич пригласил операционную сестру, двух молодых наркотизаторов и стал готовиться к пересадке лёгкого от больного с травмой черепа к раковому больному.
С точки зрения показаний операция не имела ни малейшего смысла.
Даже если предположить, что лёгкое прижилось, моряка это не избавило бы от уже распространившихся метастазов. А если бы метастазов не было, куда безопаснее удалить поражённую часть: люди нестарого возраста хорошо переносят операцию, одышки не испытывают — оставшееся лёгкое берёт на себя целиком дыхательные функции. Напротив, в пересаженном органе очень долго, многие месяцы, резко ограничен газовый обмен, что конечно же не облегчило бы самочувствие больного, чьи дни и так были сочтены.
С научной точки зрения подобный «эксперимент» наглядно демонстрировал грубое невежество.
Известно, что чужеродное лёгкое, когда не принимаются соответствующие меры, отторгается на четвёртый — одиннадцатый день вследствие генетически обусловленных различий между донором и реципиентом (тем, кому производится пересадка). После любой гомотрансплантации в крови реципиента появляются антитела. Учитывая природу тканевой несовместимости, исследователи изыскивают способы блокировать иммунные реакции организма; без этого предпринимать такого рода операции — преступно. К тому же необходимо позаботиться о том, чтобы сохранить лёгкое: пока меняют «хозяина», оно находится в состоянии аноксии, то есть кислородного голодания, до двух часов и более. Здесь рекомендуется «замораживать» трансплантат охлаждённым раствором глюкозы с гепарином, что предотвращает склеивание эритроцитов в капиллярах лёгочной ткани на несколько часов.
Ни одно из этих условий Феликс Витальевич не выполнил. Допустил он и чисто технические ошибки.
Кроме двух вен, приносящих кровь в левое предсердие из лёгкого, и лёгочной артерии, доставляющей кровь из правого желудочка в лёгкие, имеется ещё так называемая бронхиальная артерия, одна или несколько, диаметром 2–3 миллиметра и меньше, которые идут непосредственно из аорты и питают ткань лёгкого и бронхов. При пересадке их тоже надо обязательно сшить, иначе лёгкое может омертветь. И ещё. Большое значение имеет лимфообращение, нарушение которого вызывает отёк лёгкого. Поэтому с лимфатическими путями требуется особо бережное обращение.
И этого Феликс Витальевич не предусмотрел.
В результате к концу операции оба больных погибли, что и следовало ожидать.
Когда я вернулся из отпуска, шум, поднятый вокруг данного экстраординарного события, уже утих. Погасила «неприятный» инцидент специально приезжавшая комиссия.
Нет ничего удивительного в том, что и в этот раз Феликс Витальевич не сделал никаких выводов. К
