Выполняя обещание, позвонил Калинину, представился.
— Давно хотел познакомиться. И обследоваться вам надо. От Петра Трофимовича слышал, что вы себя плохо чувствуете. Приходите в клинику.
— Спасибо, приду обязательно. Но прежде зайдите вы ко мне в музей. Покажу много интересного. Если пожелаете, кое о чём расскажу ещё.
Я не стал с ним пререкаться. Что толку спорить, кто к кому пойдёт первым. Важно было ускорить дело, «свести» его с медициной. Едва выдалось свободное время, мы с женой отправились в Музей имени В. И. Мухиной, директором которого был Владимир Васильевич. Музей находился неподалёку от нашего дома, в центре занимал довольно большое помещение. Калинин по-хозяйски водил нас по залам. Экспозиция отражала успехи воспитанников Мухинского художественного училища. Любуясь произведениями молодых мастеров, мы радовались, что Россия не оскудевает талантами. Тут и картины различных жанров, и скульптуры, и изделия из хрусталя и фарфора, и другие искусные работы.
Экскурсия закончилась в кабинете Владимира Васильевича — крошечных размеров комнате. Кроме стола, заваленного всяческими материалами, в ней уместился лишь диван: директор часто засиживался допоздна и оставался здесь ночевать. Повсюду нагромождения экспонатов, кипы снимков, альбомы.
Владимир Васильевич сразу заговорил на волновавшую его тему.
Горячность речи Калинина напомнила мне аналогичное выступление профессора Фёдора Александровича Морохова. Действительно, высокий патриотизм — в крови истинных ленинградцев.
— Понятно, что время диктует свои требования, — продолжал Владимир Васильевич. — Городу нужны дома административного и другого назначения, гостиничные комплексы, концертные залы и прочее. Но у нас, как нигде, необходима особая осторожность. Нельзя допустить, чтобы в угоду «модным» веяниям уничтожались шедевры, которые кому-то показались уже «лишними». От этого предостерегали первые декреты Советской власти, взявшие под охрану тысячи памятников страны. Выли и последующие постановления партии и правительства. Создано специальное общество. Однако до сих пор приходится сражаться с теми архитекторами, кто по недомыслию, безответственности или из соображений, скажем, тщеславия, желая утвердить собственный проект, готовы принести в жертву наше классическое наследие.
— Чем же они мотивируют такую позицию?
— Официально — надобностью реставрировать город. Под их нажимом нередко снимают с охраны и разрушают то, что разрушать совершенно недопустимо. А многое само по себе ветшает…
Владимир Васильевич показал один из альбомов с фотографиями. Там были засняты творения лучших русских зодчих, а рядом — тот вид, какой они приняли впоследствии, или пустырь, где они красовались раньше.
Директор музея явно волновался, перелистывая альбомы.
— Вы помните, на Литовском проспекте была Греческая церковь. Её соорудил в середине XIX века в византийском стиле архитектор Кузьмин, удачно «вписав» в своеобразный окружающий ансамбль. Церкви уже нет. Вместо неё выросло громадное здание. Оно оказалось «втиснутым» в пространственную структуру района, для которого характерен совсем иной масштаб.
Владимир Васильевич помолчал.
— На площади Мира стояла церковь Спаса на Сенной — памятник русской архитектуры XVIII века, связанный с именами Суворова, Некрасова, Достоевского… После его уничтожения распался один из уголков старого Петербурга. Когда-то ещё там будет высотная гостиница, а пока ряд лет заброшенный пустырь огораживает уродливый забор.
Неладно у нас и с охраной памятников в пригородах Ленинграда и в Ленинградской области. В целях «экономии средств на реставрацию» было внесено предложение разрушить собор Св. Екатерины проекта Ринальди в городе Кингисеппе. К счастью, вмешательство общественности помогло спасти памятник. Таким же образом сберегли Благовещенский собор в Петрокрепости (Шлиссельбург). А вот за Троицким собором Растрелли «недоглядели». Это на территории ценнейшего архитектурного ансамбля Троицко-Сергиевской пустыни.
В 1955 году по инициативе Ленинградской инспекции по охране памятников и под руководством И. Н. Бенуа был составлен план его реставрации, одобренный научно-экспертным советом. И всё же собор сняли с государственной охраны и в 1962 году снесли.
Мы встретили это известие с болью и возмущением. Но факт остаётся фактом: памятник утерян безвозвратно, или же на его восстановление придётся затратить немало сил.
В том же 1962 году, мягко выражаясь, непродуманно лишили государственной охраны церковь Александра Невского в Усть-Ижоре. Её воздвигли в XVIII веке на левом берегу Невы, при впадении в неё Ижоры, на месте исторической битвы, когда 5 июля 1240 года Александр Невский разгромил вторгшихся на вашу землю шведов. Церковь, следовательно, напоминала потомкам о славной победе русского оружия. И она оказалась под угрозой.
Наступила пауза. Затем Калинин, улыбнувшись, сказал:
— Я, кажется, не только утомил вас, но и огорчил… Нам очень мешает неуважение к прошлому, свойственное иным верхоглядам. Потому-то мы и ведём воспитательную работу, выступаем в печати, доказываем, казалось бы, азбучную истину: народ силён своими корнями, своей историей, и материализованные следы этой истории надлежит всячески оберегать.
Будет желание — приходите ещё. С удовольствием побеседуем вами, у меня в запасе много поучительного.
— А как же клиника? Я бы хотел посмотреть вас, обследовать Может быть, прямо завтра и зайдёте?
— К сожалению, Фёдор Григорьевич, завтра я еду в Москву в Общество охраны памятников. Мы уже созвонились, и откладывать неудобно.
— Сколько же вы там будете?
— Дня три. Вернусь тридцать первого декабря. Если позволите я приду сразу же после первого — скажем, второго или третьего января.
— Хорошо, давайте условимся на второе. А кстати, где вы встречаете Новый год? Приезжайте к нам на дачу! Добраться до Комарова нетрудно. Соберётся узкий круг близких людей. Мы будем рады.
Владимир Васильевич охотно принял приглашение.
В том году осень стояла тёплая. Мы не закрывали нашу дачу, отдыхали там по субботам и воскресеньям и не захотели изменить этой привычке и на Новый год. Правда, в конце декабря похолодало, выпал снег, но всё же за городом, на чистом воздухе было прекрасно.
Калинин, высокий, худой, подвижный, приветливый и доброжелательный, с первых же минут произвёл на всех самое приятное впечатление, а его добрые глаза и улыбка ещё больше располагали к себе.
Пока гости собирались, мы смотрели телевизор.
— Вчера я встретил в Москве приятеля, побывавшего в Болгарии, — заговорил Владимир Васильевич, прослушав выступление болгарского певца. — В стране очень бережно охраняют могилы русских воинов, павших на их земле в прошлые времена и во вторую мировую войну. И вообще болгары с уважением и любовью относятся к русским. Об этом весьма выразительно сказал поэт Людмил Стоянов:
