На следующее утро Хенни вел себя так, словно никакого разговора и не было вовсе. Позавтракав остатками холодного языка и кофе, все сели в машину. Следопыты и скиннеры погрузили мясо на мулов. Кермит уговорил Леона пустить его за руль, а Хенни устроился сзади.
Настроение у американца было под стать утру, ясное и беззаботное. Леона его присутствие нисколько не тяготило, скорее, наоборот. У них было много общего. Оба увлекались лошадьми, автомобилями и охотой, так что тем для разговора хватало. Кермит, не вдаваясь в детали, намекнул, что отец его человек богатый, властный и многое решает в жизни за него.
— Мой отец был такой же, — сказал Леон.
— И как ты поступил?
— Сказал, что уважаю его, но жить по его правилам не могу. А потом ушел из дому и завербовался в армию. Это было четыре года назад. С тех пор домой не возвращался.
— Черт возьми! Да, на такое решиться нелегко, тут большая смелость нужна. Я бы и сам хотел так же поступить, только знаю, что не смогу.
Леон заметил, что чем лучше узнает Кермита, тем больше тот ему нравится. И с чего бы это? Парень стреляет как сумасшедший. С другой стороны, кто без греха? В разговоре выяснилось, что американец — прекрасный натуралист и орнитолог. Так и должно быть, если он работает в Смитсоновском институте, рассудил Леон и сказал Кермиту, что он может остановить машину в любом месте, если заметит какое-то интересное насекомое, птицу или зверя. На первой же остановке Хенни вылез из машины и пошел дальше пешком.
Они подъезжали к тому месту, где впервые встретились несколько дней назад, когда на дорогу перед машиной вышли из буша двое белых. Оба были одеты для сафари, но оружия при себе не имели, если не считать таковым большой камеры и треножника.
— Черт бы их побрал! Джентльмены из четвертого сословия, — пробормотал Кермит. — Никуда от них не спрячешься. — Он нажал на тормоз. — Держаться с ними лучше повежливей, иначе так распишут, что мало не покажется.
Один из незнакомцев, повыше, поспешил к машине.
— Извините, джентльмены. — Он вкрадчиво улыбнулся. — Не позволите ли задать несколько вопросов? Вы, случаем, не имеете какого-либо отношения к сафари президента Рузвельта?
— Мистер Эндрю Фэган из «Ассошиэйтед пресс», если не ошибаюсь?
Кермит сдвинул шляпу на затылок и улыбнулся в ответ. Журналист застыл, открыв в изумлении рот, потом подался вперед и впился в Кермита глазами.
— Мистер Рузвельт-младший! Прошу прощения. Не узнал вас в этом наряде.
Он скользнул взглядом по грязному, испачканному кровью костюму Кермита.
— Мистер Кто-младший? — нахмурился Леон.
Кермит смутился, и за него ответил Фэган:
— А вы разве не знаете, с кем едете? Это мистер Кермит Рузвельт, сын президента Соединенных Штатов.
Леон укоризненно взглянул на своего нового друга:
— И ты ничего мне не сказал?
— А ты и не спрашивал.
— Мог бы и порадовать, — стоял на своем Леон.
— Это бы все испортило, ты бы относился ко мне по-другому. Так всегда бывает.
— А кто ваш юный друг, мистер Рузвельт? — поинтересовался Эндрю Фэган, доставая из заднего кармана блокнот.
— Мой охотник, мистер Леон Кортни.
— Уж больно молод, — с сомнением заметил Фэган.
— Чтобы стать одним из лучших охотников в Африке, не обязательно отращивать длинную седую бороду.
— …один из лучших охотников в Африке! — повторил Фэган, торопливо записывая в блокнот. — Как пишется ваша фамилия, мистер Кортни? С одним «и» в конце?
— Да, с одним. — Леон, чувствуя себя неловко в возникшей внезапно ситуации, бросил сердитый взгляд на Кермита. — Ну, теперь видишь, во что ты меня втянул?
— Вы, полагаю, охотились. — Фэган указал на высовывавшуюся из-под брезента голову буйвола. — А его кто застрелил?
— Мистер Рузвельт.
— И что это такое?
— Черный африканский буйвол. Syncerus caffer.
— Господи, какой огромный! Мистер Рузвельт? Позвольте несколько фотографий?
— С условием, что вы и нам отпечатаете. Одну для Леона и одну для меня.
— Разумеется. Конечно. Давайте так, вы встанете по обе стороны от него. Чтобы были видны рога.
Фотограф уже установил штатив и застыл в характерной позе. Кермит держался уверенно и всем своим видом демонстрировал решительность и любезность. Леон чувствовал себя так, словно ему предложили стать к стенке перед расстрельной командой. Вспышка… хлопок… клуб дыма… Обступившие машину скиннеры испуганно попятились.
— О'кей! Отлично! А теперь, если можно, вон того парня в красной тунике. Попросите его поднять копье повыше. Вот так. Он кто? Какой-то командир? Вождь?
— Король масаи.
— Кроме шуток? Скажите, чтобы принял грозный вид.
Леон повернулся к Маниоро.
— Этот сумасшедший говорит, что ты одет, как женщина, — сказал он на маа, и масаи бросил на фотографа убийственный взгляд.
— Замечательно! Великолепно!
Прошло не менее получаса, прежде чем им удалось продолжить путь.
— И часто такое случается? — спросил Леон.
— Со временем ко всему привыкаешь. Приходится любезничать, иначе будут лить на тебя всякую грязь.
— И все-таки ты должен был сказать, что твой отец — этот здоровяк-президент.
— Мы сможем еще поохотиться? Моим охотником назначили какого-то старика, Меллоу. Постоянно читает мне лекции, как будто я мальчишка. С ним и не постреляешь толком.
Леон ненадолго задумался.
— Через два дня главный лагерь перенесут к реке Эвасо-Нгиро. Палатки и тяжелое снаряжение нужно доставить туда заранее. Но если мой босс не против, я бы еще поохотился с тобой. Парень ты неплохой, хоть и не знатного рода.
— Кто твой босс?
— Есть тут один почтенного возраста джентльмен, Перси Филипс. Только стариком его лучше не называть — обидится.
— Я его знаю. Он часто обедает с моим отцом и мистером Селоусом. Посмотрю, что можно сделать. А мистера Меллоу я больше не вынесу.
Кермиту повезло — сама судьба подлила водички на его мельницу. Через два дня после того как сафари перебралось в новый лагерь на южном берегу Эвасо-Нгиро, повар, одолженный президенту лордом Деламером, приготовил большой обед по случаю американского праздника — Дня благодарения. Поскольку индейки не нашлось, главным блюдом стала подстреленная Рузвельтом африканская большая дрофа. Ее поджарили и нафаршировали пряной печенью буйвола. На следующее утро половина лагеря слегла с жуткой диареей — судя по всему, печень успела испортиться, полежав на жаре. В числе жертв оказался даже Рузвельт, отличавшийся железным здоровьем и крепким желудком. Нескольких человек, пострадавших сильнее других, лагерный врач отправил в госпиталь в Найроби. Был среди них и Фрэнк Меллоу,
