— Липочка, — смущенно протянул Дронов, — шесть часов тебя не видел, почти целый рабочий день. Соскучился. Ведь я же все-таки тебе муж.
Огромными руками прижал он ее, уже несопротивляющуюся, к твердой своей груди, долго вдыхал запах светло-золотистых волос.
— Поцеловать тебя можно?
— А задание мое выполнил? — играя глазами, засмеялась жена. — Ванильный порошок от мамы принес?
— Принес.
— Тогда целуй. Только разочек, не больше, а то видишь, сколько дел.
Он схватил ее на руки, чувствуя, как под белой рубашкой вскипели, налились силой огромные мускулы, и закружил по комнате.
— Ох, Липочка, ох ты, моя милая поповна. Пусть что угодно вокруг, только бы любовь наша торжествовала.
— Опять книжек каких-то сердцещипательных начитался, кавалер мой неугомонный, головушка моя садовая. — Обнимая его сильную шею, Липа застыдившимся взглядом рассматривала его лицо и с тихой задумчивостью грустно повторяла: — Постарел. Постарел, мой старый добрый медведь. Как хорошо, что мы рядом в такое страшное время. Как ты думаешь, неужели они войдут в наш зеленый Новочеркасск и кони их будут пить воду из нашей Аксайки.
— У них нет кавалерии, Липа, — усмехнулся Дронов. — Одни танки и самолеты.
— Ну танки, — невесело согласилась жена. — Пусть одни танки. Они ведь тоже в состоянии с берега на берег через нашу речку переправляться, раз сейчас нет разлива. Ох, я устала, — не дожидаясь ответа, со вздохом промолвила Липа.
…Она лежала на подушке, напряженно рассматривая еще в прошлом году расписанный мужем потолок. Смугловатая ее шея с тонкой, едва улавливаемой жилкой казалась выточенной. Да и вся Липа была красивой. Если бы художник искал для портрета доброе и в то же время волевое лицо, он бы обязательно остановился на Липе, потому что у кого еще мог бы найти такие синие глаза под полукружьями бровей, с быстрым, мгновенно изменяющимся взглядом, Глаза, которые выражали все, что было у нее на душе. Если бы какой-нибудь балетмейстер искал для театра героиню, он бы обязательно был бы обрадован ее подвижной, умеющей передавать свои чувства и настроения фигурой, ее точеными ножками. Если бы режиссер драмтеатра задался целью найти исполнительницу заглавной роли, она бы тоже не осталась не замеченной, с редкой ее способностью быстро менять выражение своего лица, переживая радость, печаль или горе. Когда она гневалась, в этих синих глазах метались девятые валы. Если чему-то радуясь, запрокинув голову, смотрела в бездонное южное небо, трудно было не поверить в ее искренность и нежность. Склонившись над ней, Дронов видел свое маленькое отражение в этих синих глазах.
— Ты устала? — тихо спросил он.
— Еще бы. От твоих медвежьих ласк разве не устанешь? — засмеялась Липа. — Боже мой, — сказала она грустно. — Какая у нас хорошая спаленка. Неужели в ней будет жить какой-нибудь немец из Берлина или Дрездена, а нас с сынком вышвырнут в сарай?
— А я? — перебил ее настороженно Дронов. — Почему ты ни словом не обмолвилась обо мне? — Он увидел, как поползли у Липы по щекам слезинки и она закусила нижнюю губу, что делала лишь в минуты самого большого волнения.
— Да что говорить о тебе, — сказала она нервно. — Не сегодня, так завтра тебя мобилизуют в армию, как и сотни других, вот и все.
— А ты будешь плакать, — нелепо перебил ее Дронов.
— Куда же от этого уйдешь, — горестно вздохнула Липа, — на то я и жена. Буду плакать, как и всякая баба, у которой мужика забирают в солдаты. Только не на улице, а вот здесь, в нашей уютной квартирке из двух комнат с видом на железнодорожное полотно Ростов — Москва и на речку.
— А вот и не будешь, — с неожиданной веселостью перебил ее Дронов. — Могу сообщить уже точно. Меня в армию не берут.
Он ожидал мгновенного всплеска радости, но его не последовало. Липа поднялась в кровати на локтях, глаза ее расширились, и маленькая, едва приметная родинка вздрогнула над верхней губой.
— Почему? — спросила она, прерывисто дыша. — Ведь сейчас все мужики, способные держать в руках оружие, уходят на фронт. А ты почему же?
— Не знаю, — пожал плечами Дронов. — Вызвали и сказали: «А вам, товарищ, пока до особого распоряжения придется подождать».
— Может, из-за меня? — предположительно вымолвила Липа, у которой грустное выражение лица вдруг сменилось озабоченностью. — Может, опять сказали — дочь священника, служителя культа?
Дронов ладонью откинул упавшие на ее лоб пряди волос и ласково улыбнулся:
— Успокойся, Липочка, меня оставляют на гражданке лишь потому, что на железнодорожной станции не хватает специалистов.
— Правда? — еще не веря, воскликнула она и бросилась ему в объятия.
Потом они сидели рядом, и, положив голову на крутое плечо Дронова, беспомощно улыбаясь, Липа сказала с добрым укором:
— Ты как с цепи сорвался. А вдруг ребенок?
— Воспитаем после победы над Гитлером, — с наигранной беспечностью воскликнул Дронов.
— А ты уверен, что она так быстро придет?
Дронов вдруг осекся и умолк. Не произнося ни слова, они несколько мгновений глядели друг другу в глаза: добрые, понимающие, никогда ничего не утаивающие.
Вся округа давно уже перестала удивляться тому, что бывший уличный богатырь Иван Дронов, умевший, если это надо, наводить страх на всю окраину, Ваня, которого несведущие иные считали опаснее любого аксайского хулигана, в присутствии красавицы Липы становился тише воды, ниже травы, покорно выполнял любую ее волю. Одного взгляда молодой жены было достаточно, чтобы удержать его от ненужной выходки, во время которой он неминуемо пускал в ход свои огромные кулаки. А это не раз бывало.
Однажды в вечерней сутолоке Александровского сада, когда он, оставив Липу в темной аллейке, отлучился за мороженым, двое подвыпивших хулиганов загородили ей дорогу.
— Милочка, — развязно задышал ей в самое ухо один из них, — мой друг молниеносно в вас влюбился и поручил мне немедленно провести с вами переговоры на предмет знакомства.
Решив избежать неприятности, она сделала шаг в сторону, но там путь отступления отрезал ей второй щеголь, который оказался выше первого ростом и шире в плечах.
— Зачем же так неделикатно, — проскрипел он с наигранной предупредительностью, — не лучше ли, если мы с приятелем возьмем вас под руки, уединимся в темной боковой аллейке, сядем на лавочку и будем беседовать при луне.
— О чем же? — сухо осведомилась Лица.
— На любую тему, — весело ответил приставала. — Хотите о звездах и луне, хотите о кинобоевике «Веселые ребята», хотите на вечную тему о любви.
— Отпустите меня, — громко потребовала Липа, но цепкие пальцы хулигана больно сдавили ей локоть, и он уже угрожающе промолвил:
— Сопротивляться бесполезно, милая. Мой приятель при финке, и он стал поразительно нервным после второго побега из колонии. Советую спокойно проследовать с нами в боковую аллейку, мы снимем с вас роскошные анодированные часики и отпустим на все четыре стороны.
В эту минуту из боковой аллеи, словно сбрасывая с широких плеч темноту, появился Дронов.
— Липочка, подержи мороженое, я с ними побеседовать хочу.
— Не связывайся, — прошептала она, — один из них с ножом.
Освободившись от мороженого, Дронов шагнул к высокому:
— Ты, что ли, с ножом? — хрипло прошептал он и тотчас обернулся ко второму: — Или ты, суслик?
Парни не успели ответить. Ваня Дронов со страшной силой столкнул их лбами и разбросал в разные стороны.
— Серый, бежим! — закричал один из них своему партнеру, но уже было поздно.
