похожими на двух голодных, которые боятся, что у них вот-вот отберут хлеб, и они, откусывая огромные куски и давясь, стараются съесть побольше и побыстрее, чтобы утолить голод. Они и были ими, только голод их был иной. Постепенно поцелуи стали длительнее.
Мэгги стояла, закрыв глаза, и впитывала всем своим существом вкус его губ. Она никогда ничего столь возбуждающего не испытывала. Этот мужчина заставлял ее позабыть обо всем на свете, кроме одного: она хочет его с неимоверной силой и страстью. И она прижималась к нему, почти бездыханная, чувствуя только одно — свое желание.
Кончик языка Мэгги проник ему в рот. Его рука у нее на талии напряглась, она ощутила, как он вздрогнул, и в то же мгновение по ее телу пробежала ответная дрожь.
— Если ты просто так, то не надо, — проворчал он. Его глаза вспыхнули, и Мэгги, проведя пальцами по его щекам, почувствовала, как они пылают.
— Я не просто так, — сказала она и бессознательно окинула взглядом кухню. Финн, безошибочно поняв, что она высматривает и что у нее на уме, отпустил ее, взял за руку и направился к лестнице.
Его спальня располагалась на той же лестничной площадке, что и комната Мэгги. Финн молча подвел ее к двери, Мэгги послушно вошла внутрь. Комната была обставлена просто и старомодно, и в другое время она, наверное, пренебрежительно фыркнула бы, мол, какое тут все старое и не стильное.
Воздух в спальне был чистый, но довольно прохладный. Мэгги зябко повела плечами и инстинктивно придвинулась поближе к Финну, словно ожидая, что он ее согреет своим теплом. Он обхватил ее и крепко прижал к себе. Его губы впились в ее рот, и Мэгги почувствовала, как жар, исходящий от него, окутывает ее словно теплым одеялом. Его руки неторопливо гладили ее, вызывая дрожь, теперь уже не от холода, а от сильного, до боли, желания.
Больше не пытаясь сопротивляться искушению, он прижал ладони к упругим округлостям ее грудей. Мэгги уже и не помнила о том, как ей только что было холодно. Она лихорадочно ласкала обнаженные плечи и спину Финна.
Его рука скользнула по ее спине. Там, где оказывалась теплая ладонь, ее кожа словно вспухала, стремясь удержать нежное прикосновение.
Мэгги застонала, когда рука Финна коснулась пуговиц на ее блузке и стала невыносимо медленно расстегивать их. Она застыла, оцепенело глядя в его полуприкрытые глаза, требовательные, жаждущие, ждущие.
Мягкие, теплые груди, прижатые к его груди… Финн скрипнул зубами, ошеломленный сокрушительной силой желания, которое вызывала в нем эта женщина. Нестерпимое, почти болезненное напряжение требовало выхода. Финн наклонился и поцеловал сначала одну грудь, потом другую, и Мэгги отозвалась хриплым стоном.
Дальше должно было немедленно произойти то, что должно было произойти. Финн торопливо разделся и, сняв остатки одежды с Мэгги, увлек ее на кровать.
У Мэгги по спине побежали мурашки от прикосновения к холодному одеялу, но это длилось лишь миг, потому что холод был мгновенно поглощен лихорадочным жаром, горевшим внутри нее. Мэгги сотрясали желание и нетерпение.
— Финн, — прошептала она, обвивая его ногами и часто-часто целуя, — я хочу тебя, Финн. Хочу.
И вся прелесть мира, которую успела познать Мэгги — могучее течение речных вод и горячие солнечные лучи, падающие на тропический пляж, и волшебная прозрачность холодного неба после снегопада, укрывшего землю чистейшим белым покрывалом — все это Мэгги ощутила снова, только во сто крат сильнее. Ее тело испытывало наслаждение, а сердце было так переполнено, что из глаз полились слезы, а губы шептали слова любви. Ей открылось и то, чего она не знала прежде: мир, в существование которого она отказывалась верить и к которому, как оказалось, в глубине души стремилась, сама в этом не сознаваясь. Он существовал на самом деле. Существовал Финн и существовала любовь. Когда их тела замерли в изнеможении, Мэгги тихонько повернулась, чтобы посмотреть на мужчину, перевернувшего ее жизнь.
Заглянув ему в глаза, она провела пальцами по его лицу, удивленно всматриваясь в его черты, словно увидела впервые. Финн перехватил ее руку, прижал к губам и стал нежно целовать пальцы.
— Я люблю тебя.
Мэгги заметила, как потрясенно вздрогнули его ресницы.
Она и сама была не менее Финна потрясена тем, что произнесла эти слова, и с удовольствием забрала бы их обратно. Признание, вырвавшееся невольно, ставило ее в унизительное, зависимое положение. Пытаясь сделать вид, будто ничего не произошло, Мэгги хотела отвернуться от Финна, но он мягко удержал ее.
— Что случилось? Что-то не так? — спросил он тихо.
— Ничего, — буркнула она, избегая его задумчивого взгляда.
— Но я же вижу, — возразил Финн. — Ты сердишься на себя за то, что призналась мне в любви.
— Нет, — сердито сказала Мэгги, видя по его глазам, что он ей не верит. — Я сама не знаю, почему сказала это. — Она будто оправдывалась. — Просто нахлынуло… прямо как юная девица, которой почудилось бог весть что, хотя на самом деле…
Она помедлила, переводя дыхание. Финн договорил за нее:
— На самом деле мы просто занимались любовью, да? Это ты хотела сказать?
Мэгги качнула головой. Она собиралась сказать: «занимались сексом», но что-то во взгляде Финна заставило ее промолчать.
— Мы с тобой два взрослых человека, Мэгги, — мягким тоном продолжал Финн. — Так почему же мы стесняемся назвать вещи своими именами? Ведь то, что у нас было, иначе как любовью не назовешь. Отрицать это значило бы…
Он умолк, качая головой, а Мэгги, слушавшую его со все возраставшим раздражением, прорвало:
— Но мы же почти не знакомы! Мы не можем…
— Не можем что? — прервал ее Финн. — Признаться, что мы влюбились друг в друга, хотя это так и есть? Или, может, не имеем права говорить об этом? Показывать это друг другу… вот так? — Он схватил ее в охапку, прижал к себе и задумчиво, словно разговаривал сам с собой, заметил: — Я не знаю, как и почему это случилось, но одно знаю точно — это означает…
Его пальцы перебирали ей волосы, и Мэгги чувствовала, как душа ее тает от нежности к нему.
— Что означает? — спросила она.
— А вот что. — Он впился поцелуем в губы Мэгги, а рука скользнула по ее спине. Мэгги тихонько застонала, послушно отдаваясь в его власть. Еще будет время проанализировать свои чувства и, если потребуется, обуздать их. Но сейчас…
Сейчас ей хотелось только одного — крепко, еще крепче прижаться к нему, к его жаркому телу.
Мэгги вытащила из духовки сотейник, сняла крышку и торжествующе улыбнулась — пахло божественно. У них на ужин будет coq аu vin[1], рецепт приготовления она вычитала в потрепанной кулинарной книге, обнаруженной в глубине одного из кухонных шкафов.
Финн, конечно, скажет, что это тушеная курица.
Финн… Мэгги закрыла глаза. Пусть она потом будет сожалеть о собственной глупости, нещадно ругать себя, но сейчас Мэгги не могла не думать о нем каждую минуту.
Какие-то четыре дня назад она знать не знала о его существовании и прекрасно жила без него, затем встретилась с ним и жалела о том, что встретилась. А теперь… теперь… на губах Мэгги появилась мечтательная улыбка. Она до сих пор была ошеломлена той быстротой, с какой они влюбились друг в друга, — исключая, конечно, те минуты, когда она отчаянно и безуспешно пыталась доказать себе, что это невозможно, и перечисляла в уме многочисленные причины, почему она не должна вести себя так бездумно, подчиняясь минутному порыву, — и ощутила себя полностью и всецело во власти его чар.
Хотя это совершенно не соответствовало ее взглядам на жизнь, она позволила Финну убедить себя, что их чувства друг к другу слишком прекрасны и ценны, чтобы ими пренебрегать. Они любят друг друга. Именно это шептали они, когда страсть охватывала их, это срывалось со стоном с их губ, когда желание достигало невыносимой, болезненной силы, это они выкрикивали, когда штормовая волна вздымала их так высоко, что замирало и прерывалось дыхание, это они бормотали, когда она, схлынув, оставляла их лежать
