царя…
Ирас взглянула на меня строго и отрицательно покачала головой:
— Нет! Царица никогда не согласится жить, как лишенная власти принцесса. И кроме того, мы не доверяем этому Октавию. Цезарион еще не вернулся, и этот победитель, кажется, только и думает о том, как царица украсит его триумфальную процессию — ведь у римлян в обычае так поступать с побежденными.
Я успокаивающе коснулся ее руки и нежно сказал:
— Ирас, но для нас все же еще возможно какое-то будущее…
— Нет, Гиппо, нет! Все, что у нас было, — прекрасно, и я не хотела бы отказываться от этого. Половина моего сердца всегда принадлежала тебе, однако теперь я забираю ее обратно и расстаюсь с тобой, потому что судьба царицы также и моя судьба. Она велела передать тебе, чтобы ты приготовил змею, потому что вскоре она понадобится.
— Но как же я смогу ее?..
— Придумай что-нибудь!
— А что будет с вами — с тобой и Шармион?
— Мы уже все достали…
Она язвительно усмехнулась.
— Ведь это только запятнало бы твою совесть, а после смерти жены Селевка мы уже знаем дорогу.
— Но, Ирас, во имя богов! Не станете же вы мышьяк…
В этот момент Ирас позвали, и она исчезла, недоговорив.
Я остался, испуганный и растерянный, однако я все еще не хотел расставаться с надеждой — до тех пор, пока не появился Публий Корнелий Долабелла.
Этот молодой еще человек происходил из знатного римского рода; с самого начала он был на стороне Октавия, но при этом не скрывал своей симпатии к Клеопатре. Его отец сначала был сторонником Юлия Цезаря, затем неоднократно менял партии и лет десять назад покончил с собой, когда сенат объявил его врагом отечества.
Клеопатра была знакома с молодым Долабеллой еще раньше, когда он по поручению Октавия вел переговоры с Антонием и с ней обращался при этом безо всякой неприязни и с большим уважением.
Долабелла появился спустя два дня после того, как состоялось погребение Антония. Он с большим уважением и пониманием сказал несколько слов об умершем, а когда мы собрались оставить его наедине с царицей, попросил нас не уходить, потому что то, что он должен сказать, касается нас всех. Молодой человек смущенно опустил глаза.
— Относительно вашего будущего теперь есть конкретные планы, и мне поручили сообщить их тебе, царица, и твоим друзьям. В ближайшие дни Цезарь возвращается в Рим через Сирию, и тебе также надлежит отправиться туда через три дня. В Риме в середине сентября будет устроено триумфальное шествие, однако ты и твои дети пройдете только на последнем участке — от Via Sacra до Капитолия, а затем вам публично объявят о помиловании. Цезарь пожалует тебе имение между Римом и Неаполем, где ты со своими друзьями сможешь жить совершенно свободно — в определенных рамках, конечно.
Он взглянул на. Мардиона.
— Тебя будет сопровождать твой личный врач, Мардион может занять должность твоего atriensisa…
— Что значит atriensis? — перебила его Клеопатра.
— Здесь его назвали бы tamias, управляющий…
Она серьезно посмотрела на Мардиона.
— Тебе придется вновь сменить должность, дорогой друг, — впрочем, увидим. Скажи своему господину, Долабелла, что нам надо подготовиться. И еще последняя просьба: я хотела бы принести жертву у гробницы Антония, прежде чем навсегда уеду отсюда.
Разрешение было получено, и когда мы направлялись к гробнице, Клеопатра шепнула мне:
— Завтра около девяти я устраиваю прощальный обед в память императора. Твоего подопечного я также приглашаю.
Я сразу понял, что она имеет в виду. Когда обряд жертвоприношения был завершен, я отправился домой, чтобы — как сообщил я сопровождавшим меня стражникам — взять все, что может понадобиться в предстоящем путешествии.
Оба моих слуги по-прежнему были в доме, поддерживали порядок и растаскивали мои припасы.
— Мне жаль нарушать вашу идиллию, но вынужден сделать это. Теперь как раз поспели фиги, и царица хотела бы подать их во время прощального обеда. Ступайте в сад и наберите там большую корзину.
Оба малых исчезли, а я достал корзину с уреем. После нескольких дней, проведенных в темноте, без солнечного света, змея впала в некоторое оцепенение, и я надеялся, что это позволит мне осуществить мой план. Идея пришла мне в голову, когда Клеопатра заговорила о прощальном обеде. Вряд ли у кого-то вызовет недоверие то, что я принесу корзину свежих фиг.
— Слуги вернулись с большой корзиной отборных фиг — больших, упругих, зелено-фиолетовых — просто загляденье, их так и хотелось попробовать.
На следующий день, 12 августа, я сделал пробную попытку. Я осторожно наполнил тяжелыми сочными фруктами корзину с неподвижно свернувшейся змеей. Поскольку я не обладал знанием и ловкостью смотрителей в мусейоне, то старался держаться от нее подальше.
Наполнив корзину на ширину двух ладоней, я поднял ее и с полчаса носил по дому. Оба раба уставились на меня в недоумении, но не решались спросить о цели подобных упражнений. Около полудня я вышел в атриум, приказав меня не беспокоить, вынул фиги из корзины и выставил змею на жаркое полуденное солнце.
Не прошло и десяти минут, как она начала потихоньку шевелиться. Солнце действует на змей подобно живительному эликсиру, и мне пришлось проследить, чтобы она не получила его слишком много. Как только она начала поднимать голову, я отодвинул корзину в тень и накрыл ее. Около восьми вечера я вновь осторожно наполнил ее фигами — на всякий случай, с помощью разливательной ложки. Однако все прошло благополучно, я позвал рабов, и они понесли корзину впереди меня.
Дворец Клеопатры охранялся не очень строго, однако я заметил, что вокруг стояло больше офицеров, чем обычно. Ко мне подошел центурион и, указав на корзину, спросил:
— Кто ты и что там?
— Я — Гиппократ, личный врач царицы. Я должен был доставить ей на симпосий свежих фиг.
— Открывай!
Я наскоро вознес молитву к змеиной богине Буто, чтобы ее священный символ продолжал сохранять покой.
Центурион со сладострастным выражением лица рассматривал фиги. Я опередил его, выбрал три самых красивых и поскорее задернул покрывало.
— Ни слова! — прошипел я. — Если царица узнает/что римлянин…
— Подумаешь! — презрительно сказал центурион и медленно отошел.
— А, вот и вы! — обрадованно воскликнула Клеопатра, когда я вошел» Я поклонился и, махнув рукой, отослал рабов прочь.
— Их подадут нам на десерт, — прибавила царица.
Затем внесли блюда: жареных голубей, разнообразные
овощи, фруктовые соки и печенье, потому что летом наша царица любила только легкую еду.
Кто еще присутствовал на этом обеде, кроме Мардиона, Ирас, Шармион и меня? Я часто с тех пор задавал себе этот вопрос, однако сегодня так же не в силах ответить на него, как и раньше. Знаю, что гостей было не меньше десяти человек, но, должно быть, я впал тогда в какое-то оцепенение, потому не мог ничего воспринимать.
Обед прошел спокойно и даже весело, за разговорами о каких-то пустяках. При этом один из гостей заметил, что царица не пьет вина.
— Нет, — сказала она, — сегодня мне не хочется. Может быть, ночью, когда станет прохладней.
