корабль.
У постели командующего флотом сидела Клеопатра.
— Где твой отец? — строго спросила она. — Мы велели доставить сюда его, а не тебя.
Я объяснил, в чем дело.
— Молодой врач необязательно должен быть хуже, — сказал раненый слабым, прерывающимся от боли голосом.
Я внимательно осмотрел поврежденную ногу. Кость была сломана почти под прямым углом. Несколько острых обломков, прорвав кожу, торчали как иглы.
— Мне необходимо тщательнее обследовать рану. Это очень болезненная процедура, но я постараюсь закончить ее побыстрее.
Наварх через силу улыбнулся:
— Смелее, смелее! Хуже уже не будет…
Приказав двум его слугам держать больного покрепче, я попытался придать поврежденной ноге правильное положение. Раненый заскрежетал зубами, затем застонал и наконец, не выдержав, закричал.
— Прекрати сейчас же! Зачем мучить его! — поднялась царица.
— Потому что без этого не обойтись, — ответил я спокойно. Впрочем, я уже увидел все, что мне было нужно, и, прощупав ногу, установил, что голеностопный сустав был в общем-то цел и поврежден был только незначительный участок.
— Я считаю, что ногу можно спасти. Конечно, она перестанет гнуться и не сможет выдерживать нагрузки, но все же это позволит избежать ампутации.
Личный врач царицы ничего не сказал и только презрительно фыркнул. Корабельный врач в сомнении покачал головой:
— Ты уверен в этом? При такой ране почти неизбежно возникает антониев[10] огонь. И тогда придется ампутировать не только стопу, но и всю голень. Тебе приходилось уже сталкиваться с этим?
— И не один раз, уважаемый коллега, а несколько дюжин, — усмехнулся я, возможно, довольно дерзко. — Здесь, на границе, войска постоянно подвергаются нападению нубийцев или разбойничьих племен, кочующих по пустыне. И я лучше других знаю, какие повреждения может причинить праща, секира или палица. Если бы мы каждый раз прибегали к ампутации, в армии Вашего Величества остались бы только одноногие и однорукие солдаты.
Клеопатра уже начинала гневаться.
— Если ты настолько же искусен во врачебном ремесле, насколько дерзок в обхождении, — строго улыбнулась она, — то ты далеко пойдешь. Наварх должен сам принять решение, потому что дело касается только его.
Раненый закрыл глаза. Его бледное лицо, покрытое капельками пота, исказила болезненная судорога.
— Я доверяю врачу Олимпу, — сказал он тихо.
— Хорошо, — сказал я, — но раненый не сможет отправиться в дорогу вместе с вами. В нашем доме есть специальная комната для больных. На некоторое время ему придется остаться здесь. Может быть, на месяц, может, чуть дольше.
— Царица… — начал личный врач, но она прервала его:
— Пусть будет так, как решил наварх. С ним останется двое слуг, а его корабль будет ждать в порту, пока он снова не поправится. А тебе, Олимп, я скажу только одно: если этот человек умрет, советую тебе поскорее скрыться где-нибудь в Нубии. Ибо тогда в Египте не будет для тебя спокойной жизни.
Я склонился в глубоком поклоне:
— Да свершится воля твоя, о госпожа.
Много позже, в одной из доверительных бесед, я как-то спросил царицу, действительно ли она осуществила бы свою угрозу, если бы главнокомандующий умер.
— Может быть, — пожала она плечами. — А может быть, и нет. Ты ведь знаешь, как своевольны цари. Но тогда политическое положение в стране было очень сложным. Когда спустя месяц передо мной вдруг появился главнокомандующий, я уже почти забыла о нем.
Наварху и двум его слугам была отведена лучшая комната в нашем доме, и я сделал все, чтобы спасти его ногу и его жизнь. Мой отец вернулся только через несколько дней. Все это время мне приходилось рассчитывать только на собственные силы. Я давал раненому специальное обезболивающее средство. Я не стану приводить здесь его рецепт, потому что обещал это отцу. Скажу только, что в его состав входит сок трех разных растений, мед, масло и перебродившее ячменное пиво.
Когда вернулся отец, я подробно описал ему весь случай, с волнением ожидая его приговора.
— Я бы сделал все точно так же, — сказал он. — Но, надеюсь, ты понимаешь, что некоторый риск все же остается. Могут еще возникнуть некоторые осложнения.
Но, очевидно, Сохмет и Асклепий[11] были к нам благосклонны: никаких ухудшений и осложнений не возникло, и спустя двадцать пять дней строжайшего постельного режима командующий флотом смог наконец в первый раз покинуть свое ложе.
— Это просто чудо, — пробормотал он. Однако при первой же попытке ступить на больную ногу он убедился, что это не совсем так, и издал сдавленный крик и длинное проклятие. Мне стоило большого труда успокоить его.
— Конечно, так, как раньше, уже не будет, — предупредил я. — Тебе всегда придется опираться на палку или костыль. Но ведь нога спасена, господин наварх. Это все же лучше, чем быть безногим калекой.
— Мой сын прав, о господин, — поддержал меня отец.
Наварх хромая добрался до кровати и осторожно сел.
— Да-да, я понимаю. Но для меня это так неожиданно.
Это были обычные жалобы наших пациентов: нога не гнется, плечо перекошено, бедро осталось кривым. Но постепенно они привыкали к этому: человек ведь ко всему может привыкнуть, пока у него остается надежда.
В день отъезда командующий флотом настоял на том, чтобы дойти до порта самому, без помощи слуги. Он опирался, конечно, на палку, но преодолел все расстояние сам. Он велел дать нам пять золотых стотеров, но мой отец вернул их.
— Мы оба служим царице: ты на воде, я на суше. Было бы неправильным принимать за это плату.
Командующий флотом упрямо покачал головой:
— Я не возьму их обратно! Пусть они пойдут на больных, которые не служат в войске и не имеют денег.
— Хорошо, наварх, пусть так и будет, — кивнул мой отец.
Я проводил моего пациента на корабль. Он сел на стул и отставил палку.
— Тебе, Олимп, я обещаю одно: я похвалю царице твое искусство, потому что ты этого заслуживаешь. Вместо того чтобы избрать более простой путь: отнять мне ногу и избежать тем самым возможных осложнений, ты отважился лечить такую опасную рану по всем правилам твоего ремесла и с большим терпением. Такие врачи, как ты, нужны нам в Александрии в мусейоне[12], чтобы они передавали свои знания и опыт молодым.
Я улыбнулся, польщенный.
— Но я и сам еще очень юн. Вряд ли мусейон примет такого учителя. Может быть, лет через десять…
— Когда бы это ни произошло, тебе всегда будут рады, — кивнул командующий флотом.
Я не воспринял этот разговор всерьез и вскоре забыл о нем. Благодарные пациенты обещают много — каждый врач знает это. Но потом болезнь и боль забываются, и остается только радоваться, если они хотя бы здороваются с тобой при встрече.
Я уже упоминал, что согласие между царствующими супругами было только фикцией, чтобы успокоить и убаюкать народ. Однако жители Александрии быстро раскрыли этот обман. Даже среди образованных
