почти не видел мальчика, и мои отцовские чувства были не такими уж сильными. Так что Деметра с ее предложением появилась очень кстати, хотя я еще и не согласился на него окончательно.
Император появился в Александрии в сиянии славы как триумфатор и завоеватель. В доказательство своей полной победы он привез с собой закованного в цепи царя и государственную казну: дюжины воловьих упряжек, нагруженных ящиками, сундуками, мешками или просто узлами.
Царица и ее придворные ожидали его на высоком крыльце храма Сераписа, где был установлен золотой трон. Клеопатра восседала на нем как sat-Ra, как Дочь Солнца. На ней была древняя египетская корона с коршуном и простое белое облегающее платье, так что еще заметнее выделялись тяжелые роскошные украшения: браслеты, пектораль[57] и наплечье.
Триумфальная процессия была бесконечно длинной, и император отнюдь не возглавлял ее. Прежде чем он должен был появиться как победитель, царице и народу надлежало увидеть побежденных.
Впереди шел Артавасд, царь Армении, закованный в тихо позванивающие золотые цепи, за ним — его супруга и трое детей от двух до двенадцати лет, затем несколько ближайших родственников и высокопоставленных чиновников.
Позднее я узнал, что Артавасду угрожали мучительными пытками и казнью, если он не падет ниц перед царицей Египта; однако он все же не сделал этого.
Армянский царь повел себя не так, как было предписано, а остался стоять прямо и только слегка наклонил голову. Среди придворных послышался ропот, который все усиливался и постепенно охватил народ, собравшийся внизу, у подножия храма. Давно известно, что при единовластии народ отождествляет себя с любимыми правителями, и любое проявление неповиновения или неуважения к ним подданные воспринимают как личное оскорбление и приходят в такое же неистовство, как рой пчел, когда пчеловод хватает их матку.
Тогдашний диойкет — умный и находчивый человек, который был почти ровесником Клеопатры и состоял с ней в каком-то отдаленном родстве, — выступил вперед и громко спросил:
— Артавасд, бывший царь Армении, почему ты не падаешь ниц перед троном победителя? Тебе может дорого стоить твое высокомерие.
На грубом, непривычно звучащем греческом Артавасд громко крикнул в ответ:
— Меня победила не Клеопатра, а римский император Марк Антоний, и я по-прежнему остаюсь царем, потому что нельзя по собственному усмотрению жаловать и отбирать корону. Так что я, царь Армении, с братским почтением приветствую Клеопатру, царицу Египта.
Он слегка поклонился, и Клеопатра ответила на это приветствие едва заметным кивком. Я достаточно знал ее, чтобы понять, что она не могла не отдать должное его мужеству.
Затем следовали повозки с военной добычей: знаки достоинства царя и царицы, различные драгоценности, золотая посуда, изящная мебель из эбенового и лимонного дерева, инкрустированная драгоценными камнями, перламутром и слоновой костью. Стража позволила народу приблизиться и рассмотреть все эти сокровища получше. Послышались восхищенные стоны и вздохи, которые перешли в приветственные возгласы, когда показался сам император в расшитой золотом одежде; в правой руке он держал тирс, увитый виноградной лозой и увенчанный сосновой шишкой, — жезл Диониса и его спутников, — на голове его был венок из плюща.
Как один из самых приближенных придворных я стоял в нескольких шагах позади трона и наблюдал за всем с высоты этой огромной лестницы в сто ступеней — взгляд почти с высоты птичьего полета.
Антоний спрыгнул с лошади, совсем крошечный, просто мальчик с пальчик, низко поклонился и затем медленно и торжественно один стал подниматься по лестнице, становясь все больше и различимей. И замысел этой сцены был вполне ясен: Дионис предстал перед троном Дочери Солнца, опустился на колени и поцеловал ее руку.
В этот момент меня посетило видение, и уверяю, что я не придумал ничего позже из желания изобразить себя историком-пророком.
В Египте Дионису соответствует Осирис, повелитель подземного царства, судья мертвых, бог загробного мира. Его всегда изображают в виде мумии фараона, увенчанной короной, с бичом и скипетром; кожа его всегда темного цвета: в основном зеленого, иногда черного или синего.
По египетским понятиям, Антоний предстал здесь как Осирис, а для египтян это означало, что он умер.
И на какое-то мгновение я увидел его в виде мумии, завернутой в белые полотнища, лицо и руки темно-зеленого цвета. И одновременно я почувствовал, что в жизни Клеопатры и Антония это час величайшего триумфа и подъема, после которого наступит упадок и гибель.
Я взглянул на людей вокруг: на Ирас, Шармион, Мардиона, Николая из Дамаска, Алекса и всех, кто был там в этот час. Их лица и глаза отражали сияние, окружавшее царицу и императора. Все наслаждались этим триумфом и чувствовали свою причастность к нему.
Ирас улыбнулась мне приветливо и многообещающе. На; шее у нее был мой медальон с золотой фигуркой Бастет, а это означало, что она ко мне благосклонна.
Однако мое радостное настроение прошло. Картина ужасного видения потихоньку растаяла, но забыть ее я так никогда и не смог.
Кульминацией триумфа стало «Награждение Александрии», торжественно отпразднованное через несколько дней.
О том, что произошло до этого, известно лишь немногим, и, насколько я знаю, никого из свидетелей этого события нет больше в живых, за исключением меня, личного врача Гиппократа.
Среди историков до сих пор ведутся споры, был ли заключен брак между Антонием и Клеопатрой. Никто не может сказать ничего определенного. Все лишь высказывают свои догадки и предположения и ссылаются на различные косвенные признаки, доказывающие, что это событие действительно произошло. Все, что я до сих пор слышал или читал об этом, неверно или сильно искажает факты.
Антоний и Клеопатра заключили брак на следующий день после вступления триумфальной процессии в Александрию. Это было сделано в полной тишине и при совсем немногих свидетелях, к числу которых принадлежал и я. Народу ничего не сообщалось об этом, но те, кто на следующий день внимательно наблюдали за церемонией в гимнасии, сами смогли понять это.
В народе царило радостное настроение, поскольку часть своей добычи Антоний употребил на то, чтобы в течение двух дней угощать жителей Александрии. В трактирах и кабачках, во всех гостиницах и постоялых дворах с утра до вечера жарили, пекли и варили, рекой лилось ячменное пиво, молоко и вино. И как всегда, когда что-то получают даром, не обошлось без безобразных сцен: люди ели и пили больше, чем могли, и все улицы были заблеваны. Кое-где поколотили трактирщиков, потому что заподозрили, будто они кое-что припрятали в свою пользу. В больших городах всегда так бывает, и вряд ли когда-нибудь что-то изменится.
После Брухейона и храма Серапейона гимнасий являлся самой большой постройкой в Александрии. Он занимал площадь между Семой и Воротами Солнца, ряды его колонн протянулись почти на пять стадий и охватывали множество внутренних двориков, часть которых использовалась для атлетических упражнений, а в остальных проходили занятия, на которых молодых людей готовили к посещению высшей школы. В бесконечных тенистых залах учителя и ученики могли дискутировать на различные темы, неспешно прогуливаясь при этом, поскольку некоторые из ученых мужей придерживались мнения, что покоящееся тело склонно к вялости и отсутствию интереса, в то время как движение пробуждает бодрость духа.
В центре гимнасия находился обширный квадратный внутренний двор, на котором могло разместиться от трех до четырех тысяч людей. Здесь был установлен обитый серебром подиум, на котором возвышались два золотых трона; чуть в глубине стояли еще четыре — поменьше и не такие роскошные.
На этот праздник были приглашены все знатные граждане Александрии. По самым скромным подсчетам, население города составляло тогда более восьмисот тысяч человек. Приглашенных гостей было около четырех тысяч. Это были представители старинных родов македонского, греческого, египетского и иудейского происхождения, владельцы крупных кораблей и торговых домов, придворные и несколько личных друзей этой царственной пары.
Друзья Клеопатры сидели на низеньких стульях у подножия ее трона, свита Антония стояла напротив, и я узнал нескольких легатов, знакомых мне по парфянской кампании, среди них верного Канидия
