С работы ее иногда подвозил Фил. Он хорошо к ней относился и всегда, когда во дворце были высокие гости, представлял ее им: «Музейный сотрудник из Москвы». Этот безукоризненного вида джентльмен оказался очень похож на ее московских музейных приятелей и приятельниц с богемными замашками, проще говоря, с их постоянным матом на устах. Как-то на повороте Фил знатно выругался, сразу же с притворным ужасом повернувшись к ней: «Пардон, при даме!» Марина успокоила его, что читает современную английскую литературу, где это слово — чуть ли не на каждой странице. Тогда он рассмеялся и сказал, что выражение «bloody hell» сейчас в ходу только у среднего класса, тогда как элита предпочитает энергичное «f…ck!».
— Осталось только одно табуированное слово в английском языке, на букву «с».
Посмеялись. Потом он посерьезнел и спросил:
— Что, Марина, трудно?
Ну уж нет, пользоваться доверительными отношениями с начальником, чтобы жаловаться в его машине, — на это она не была способна. А Фил, как бы про себя, сказал:
— She is low, very low…[140]
Но чаще всего Марина возвращалась домой на автобусе в компании Роя, того самого, который взял себе перерыв на обдумывание дальнейшей жизни. Им было по пути. Они симпатизировали друг другу, особенно сейчас, после ухода Джулиана, Роз и Кристин, той милой северянки, которая жила в Лондоне ради сына. Ее под угрозой развода увез муж. В подклете дворца, где у сотрудников была устроена своего рода кухонька с микроволновкой и электрическим чайником и где еще так недавно до начала работы и в перерывах на чай-кофе, оставив дворец на волонтеров, они дружно и весело обсуждали все — от сексуальности древних греков до тупости современных политиков, сейчас собирались крайне редко или, если и приходили, то по-одному. Посиделки стали неуютными.
Эвита, демонстративно отвернувшись от Марины, оживленно переговаривалась только с длинноногой Дженни, как обычно, жутко кашлявшей, поскольку она не пропускала танцулек и бегала на них, как и все девчонки ее возраста, полуголой в любую погоду. Будущий разведчик Том не сводил с Дженни глаз — он любил ее в любом виде и состоянии. Марина молча пила кофе. Рой, как правило, тоже молчал. Жаль, что «дама в шляпке», Линда, отбросившая свои «светские» манеры и оказавшаяся отличной теткой, в подклет никогда не спускалась, поскольку работала на полставки и пила кофе только дома.
И вот в один из дней, когда они уселись на заднее сиденье мягко катившегося автобуса, Рой рассказал ей, что вчера пережил ужасный стресс и до сих пор не может от него оправиться.
— Что случилось, Рой, что-то во дворце? — У Марины вчера был выходной.
И он рассказал о страшном скандале в подклете, который вчера, пользуясь отсутствием обоих менеджеров и самой Марины, устроила ему Эвита. Причина была в том, что накануне, выслушав очередной донос о якобы плохом поведении Марины, не предложившей ему, Рою, перерыв на кофе, он повысил голос и сказал, что это ложь, перерыв ему Марина предложила, и он успел выпить даже две кружки кофе. Рой не мог пересказать Марине, всего, что ему пришлось выслушать, но текст был примерно такого содержания: «Так ты за нее!!! Ты против нас??? Ты готов горшки из под нее выносить!»
— Марина, я до сих пор эмоционально выпотрошен, а вчера, еле живой, целый час плелся до дома пешком, чтобы успокоиться.
Наверное, он рассказал об этом не только ей, потому что на следующий день Фил вызвал к себе Эвиту (Марина, как назло, была на этом этаже), и та вышла от него с пунцовым, перекошенным злобой лицом.
Потом он вызвал к себе и Марину. Заговорил первым:
— Марина, я прекрасно понимаю ситуацию… Я сам не раз был бит за то, что лучше образован, больше знаю…
«О чем это он? Что он может знать об элементарной женской зависти?» Фил продолжал:
— В этом вся причина…
— Нет, Фил, причина — ваш комплимент!
Тот расхохотался:
— Она заявила, что вы… больно умная.
«Ну да, я больно умная и всегда говорю о непонятном», — про себя усмехнулась Марина.
От Фила она узнала, что в конфликт уже вовлечены все. К нему приходили коллеги, чтобы ее защитить. Он передал слова Линды: «Марина — леди. Мы все видим, как она работает и общается с посетителями. Нельзя позволять кухарке вносить разлад в наш коллектив».
Коллектив встал на ее защиту!
Дома Марина, конечно же, дала волю слезам, но это были слезы счастья: «За что они все… так добры ко мне? Что я им сделала… хорошего? Я чужая. Взять сторону „своей“ было бы гораздо легче…» И вдруг соленый поток иссяк, в голову пришла мысль, и Марина стала ее думать.
«Это ведь мне какой хороший урок, я всех их любила, но не доверяла им — мол, ксенофобы, к иностранке не могут хорошо относиться. Начиталась всяких исследований. Сама вековечную российскую ксенофобию сюда привезла. Ничего я о них не знаю. И хорошо, что друзья Дэвида не стали тогда говорить со мной о национальных различиях, а предпочли им различия климатические. Они были взрослее меня. О чем я могла им тогда поведать? „Запад есть Запад, Восток есть Восток, и с мест они не сойдут?“[141] Я здесь начинающая британка, и, право же, это страна стоит того, чтобы быть в ней начинающей в любом возрасте! Люди здесь хорошие, справедливые и честные, и даже национальные особенности их совсем не портят (Марина уже успела прочитать бестселлер „Watching the English“[142]). А „эвиты“ — так они в любой стране есть. Ее, бедную, тоже можно понять: была красавицей, пользовалась успехом — и вдруг все кончилось. Женственность пропала, муж ушел к белорусской девице, стала носить мужскую одежду, юбки носить не может из-за ножек-спичек — тут любой характер испортится…»
На следующий день Марина вошла во дворец, залитый солнцем: значит, ответственным был второй менеджер Хью. Два менеджера, мягко говоря, не ладили между собой, что не отражалось на работе, потому что они никогда не выносили сор из избы. Просто все знали, что, когда во дворце Фил, нужно делать то-то и то-то, когда Хью — все наоборот. При Филе нижний коридор погружался во мрак: он считал, что вид роскошного сада отвлекал посетителей от осмотра дворца. «Нет вопросов, сделаем, как пожелаете!» — таково было общее мнение.
В солнечном коридоре к Марине подошла Эвита и поздоровалась первая.
— Я ни с кем не хочу быть в ссоре, я просто хочу работать, — объявила она об окончании военных действий.
— Я очень рада, — ответила Марина.
Эта история совпала с тем обстоятельством, что в дешевой с прекрасным видом Марининой квартире жить стало невозможно: кран с горячей водой заглох через месяц, а еще через три месяца пришел счет за электричество на пятьсот фунтов. Кто жил в квартире до нее, Марина не знала, но этот кто-то за электричество, как видно, не платил никогда. Найти хозяина квартиры, которого она никогда в глаза не видела, не удавалось. В агентстве разводили руками: владелец сам управляет своей собственностью, обычно этим занимаются они за дополнительную плату, но ее лэндлорд решил, видимо, сэкономить. Компания — провайдер электричества — долго ждать не стала, а отключила свет и поставила счетчик. Никто не объяснил Марине, что с ним делать. В конце концов она выяснила, что теперь она должна платить за электричество поминутно, причем, вперед, покупая где-то — никто не мог сказать где — какую-то карточку и впечатывая какие-то цифирки в этот счетчик. Потратила выходной, нашла лавчонку и купила эту карточку (в дорогом и законопослушном Ричмонде найти подобное было нелегко), сделала все, как было написано, — через три дня свет отключился снова. Оказывается, мало заплатила. Это десять фунтов за три дня мало!? Вот так здесь борются со злостными нарушителями.
Теперь уже решившая доверять своим друзьям-коллегам Марина не скрывала своих проблем, и ей старались помочь. Фил на бланке организации написал письмо в агентство о том, что ценный сотрудник вынужден отвлекаться от своей очень важной работы из-за жилищных проблем; Хью, позвонив жене, что не сможет сегодня захватить ее с работы, повез Марину смотреть другие квартиры. И все вокруг советовали звонить в Бюро помощи жителям, которое есть при каждом местном Civic Centre[143]. Позвонила, очень вежливый сотрудник выслушал и посоветовал перестать платить
