алтаре?! Его голос возносился к сводам готического собора и уже с тех запредельных высот спускался к ней. «Где он, и где я!.. Если бы я верила! Не так — во что-то и про себя, а родилась бы с верой, как он, как его жена, как все эти люди вокруг, в церковь бы с мужем ходила. Да что уж теперь-то…» Вот он уже и не на возвышении, а бегает с корзинкой по рядам, собирает пожертвования, или как это там называется. Вот все начали петь. Марта подсовывает молитвенник со словами. Сама-то все знает наизусть, голосок приятный. «А я что тут делаю? Какое право я имею тут быть?! Туристка! Родилась без веры, труда себе не дала, чтобы веровать, а это ведь труд, и долг, и работа над собой. Диссертацию вместо этого десять лет вымучивала. Экономика феодализма! Какая экономика без веры?! Между прочим, диссертация-то про то время, когда вот такие соборы строились. Как можно это без веры построить?! Это же человеку не по силам, не соразмерно с человеком!..
Кончилась служба. Вышли на улицу — дождь. Хорошо! Опомнилась: «Что это было со мной? Устала я кататься по заграницам — домой хочу».
Домой — в его дом — приехали быстро. О том, чтобы вернуться к легкой беседе, Марина и думать не могла. Сказавшись уставшей, ушла к себе.
Он — фламандец. Его фамилия начинается на «ван». Он живет во Фландрии. До приезда сюда она, если и употребляла когда эти слова, то только в сочетании «великие фламандцы» — Рубенс, Ван Дейк. А оказалось, фламандцы живы и поныне, живут — не тужат по законам предков.
Проехали Фландрию вдоль и поперек: Антверпен, Брюгге, Гент, Мехелен — тот самый, откуда пошел «малиновый звон» (французы произносят название этого городка, где церквей с колоколами превеликое множество, как «Малин»).
В Брюсселе вышли на площадь. Мартин назвал ее «Большой рынок» — огромное, но обжитое пространство, огороженное-защищенное тесно сомкнувшимися домами с треугольными крышами. Хлебный дом, Ратуша… Оба здания в готическом стиле, оба выстояли во время продолжавшегося несколько дней обстрела Брюсселя французской армией в XVII веке. После завершения войны площадь была всего за четыре года отстроена богатыми гильдиями. Пять гильдейских домов в стиле фламандского барокко разной высоты и ширины стоят в ряд, сплотились — не разорвешь, как будто говорят французам: «Мы здесь теперь навсегда вместе!» Приодеты, шапки фигурные на «головах», но в меру, не на показ, не на бал французский собрались — на свой праздник в своем национальном платье. Стоя посередине площади, Марина «слышала», как переговариваются между собой разновременные постройки: «Соседями будем». Большой рынок — большое соседство.
В соборе Святого Михаила, который строился почти два с половиной века, Марине понравилась никогда не слышанная раньше история о Святой Гудуле, в честь которой собор был освящен. Что-то из VII или VIII века. Набожная девочка проводила ночи за чтением религиозных книг, но назойливый бес то и дело задувал свечу, а та не ленилась зажигать ее вновь и вновь. За свое постоянство в вере она была канонизирована. Ее всегда изображают с Библией и фонарем. Глядя на тонкий готический абрис лица святой, Марина думала: «Хорошая девочка, я такой же была в ее возрасте — читала взахлеб». Грех, наверно, так думать, но неистребима эта человеческая потребность рассматривать высокое «в призме бытовизма». Себя сравнивать. А, может быть, и не такой уж грех? Святая помогла ей и бабушку, живую еще, добрым словом вспомнить.
[Бабушка работала заготовителем сельхозпродуктов в маленьком провинциальном городке и благодарила судьбу за то, что ей, жене «врага народа», удалось избежать ареста и найти «хлебную» работу. Стендаль, Бальзак, Золя, Диккенс, Куприн, Чехов, Александр Николаевич Островский, Лесков и прочие писатели были знакомы Марине с детства. Подписки на собрания сочинений, бывшие тогда дефицитом, выдавались бабушке в качестве премий.]
Посмотрели на остатки романского собора XI века через стеклянные окна в полу, спустились вниз, там веками хоронили почетных горожан. При реставрации был сделан срез захоронений, чтобы видны были останки сотен и сотен людей. Зрелище не для слабонервных… Земля, где время спрессовано, и все тут, ничего не исчезло, никуда не ушло…
А это что? На перекрестке двух улиц Марина увидела фонтанчик, в центре которого маленькая фигурка, которая собственно и фонтанировала. Писающий мальчик (Manneken-Pis)! Вот ты какой симпатичный малыш, оказывается…
[В то время и раньше в Москве была очень модна чеканка. Почему? Может быть, металл был из отходов военной промышленности? Излюбленным сюжетом почему-то был этот сильно изуродованный писающий мальчик. Марина видела эти «произведения искусства» и в галантереях, и во многих домах, где такая «чеканка» украшала двери туалетов.]
Дни шли. Они почти все время были втроем: уроки в школе отнимали у Мартина только утренние часы, когда Марина спала после, как правило, очередной бессонной ночи. Ни с одним мужчиной в своей жизни, включая мужа, она не провела столько времени вместе. Ни с одним не делила столько счастья узнавания.
Как-то вечером, когда были просмотрены все семейные альбомы, зашел разговор о том, как познакомились Мартин и Марта. Мартин, смеясь, сказал:
— Я тут совершенно ни при чем: она была моей учительницей, старше на четыре года, и сама же первая написала мне письмо. Что мне оставалось делать? Я был сиротой, в этой деревне чужак, вот и пошли под венец.
В каждой шутке, как известно… Но в их, как это уже воспринимала Марина, треугольнике, эта шутка могла обидеть Марту.
— Да вы же созданы друг для друга, у вас даже имена одинаковые! — взялась исправлять ситуацию Марина и покраснела: так фальшиво это прозвучало. Мартин взглянул на нее без улыбки. Но Марта, казалось, обрадовалась поддержке и выдвинула аргумент в свою защиту:
— До того как я написала тебе письмо, ты похвалил мои волосы.
— Это было, не спорю. Марина, вы можете представить, что эта строгая на вид седая дама была кудрявой веселой пампушкой? Да вот и фото, посмотрите.
Действительно, пампушка…
На второй или третий день, когда пошли смотреть окрестности, Мартин показал один дом, другой, — все они принадлежали семье Марты. Богатой в их семье была она — не он, «чужак».
— Сколько ни живи, а раз не родился в этом месте, своим уже не станешь, и на похороны только семья придет, — он произнес это с грустью.
Марине стало его ужасно жалко. Подумала: «Может, он и чужой для этой деревни, но он
В один из первых дней Мартин поставил кассету, купленную когда-то для детей-школьников, — «История и культура Фландрии XV–XVI веков». Марина открыла для себя много нового.
[Не всякая земля в Европе может гордиться такой историей, как Фландрия (древнее название этой земли предположительно — «низменные болота»). За свою географию и расплачивались. Эту землю кроили и перекраивали, делили мечами, договорами и религиозными распрями, топтали и пешие, и конные. Но был у
