узенькие проулки Терпеваса, потому что взбирались круто вверх по стенам пещеры. Иногда уклон был такой крутизны, что ноги Джекоба предательски скользили и он вынужден был хвататься за что попало — за дверной карниз, за оконную раму. Валиант, напротив, передвигался здесь почти с той же легкостью, что и гоилы. У людей, что попадались им навстречу в этом сумрачном лабиринте зданий, от недостатка солнечного света кожа была почти серая, и у многих на лбу зияла выжженная буква, тавро хозяина. Они обращали на Джекоба не больше внимания, чем встречные гоилы. Очевидно, присутствие рядом с ним карлика всем все объясняло, и Валиант, пользуясь случаем, не без злорадства все больше и больше нагружал его покупками, возвращаясь из очередной лавки, куда он заглядывал расспросить насчет Вилла.
— Есть! — шепнул он наконец, заставив Джекоба прождать себя чуть ли не полчаса возле мастерской ювелира. — Две новости: плохая и хорошая. Хорошая вот какая: я узнал то, что мы хотели узнать. Адъютант короля доставил некоего пленного прямо в крепость, потому что якобы сама Темная Фея велела его разыскать. Это, конечно, наш яшмовый друг. Правда, слухи о том, что у этого пленника кожа из нефрита, в народ пока не просочились.
— Так, а плохая новость?
— Его разместили в дворцовых чертогах самой феи, но он спит мертвецким сном, и никто не может его разбудить. Я полагаю, ты знаешь, в чем тут дело?
— Да. — Джекоб, задрав голову, смотрел на дворцовый сталактит.
— Даже не думай! — прошипел карлик. — С тем же успехом твой братец мог раствориться в воздухе. Покои феи находятся в самой нижней башне. Тебе придется сверху вниз через весь дворец пробиваться. Даже ты при всем своем сумасшествии на такое безумство, надеюсь, не решишься.
Джекоб не сводил глаз с дворцовых окон, что темными квадратами зияли в светящихся хрустальных стенах.
— Ты мог бы получить аудиенцию у офицера, с которым ведешь дела?
— А толку что? — Валиант насмешливо потряс головой. — Во дворце у всех рабов тавро короля на лбу выжжено. Но даже если допустить, что твоя братская любовь зайдет столь далеко — никому из рабов не дозволено приближаться к нижним этажам.
— А как насчет мостов?
— А что насчет мостов?
С внешним миром дворец соединяли два моста. Один был железнодорожный, он нырял в тоннель в верхней части здания. Зато второй был как раз одним из уличных мостов, с домами по обочинам, и дворцовый сталактит буквально врастал в него примерно на середине высоты. В этом месте никаких домов на мосту не было, все пространство перед черными ониксовыми воротами было расчищено в небольшую площадь и охранялось строем часовых.
— Не нравится мне выражение твоего лица! — пробурчал Валиант.
Джекоб его не слушал. Он изучал железные опоры, на которых держался уличный мост.
На первый взгляд, по крайней мере издали, похоже было, что опоры эти возвели в более поздние времена, чтобы усилить древнюю каменную конструкцию. В стены висячего дворца они вцеплялись словно когтями.
Укрывшись в ближайшей нише, Джекоб достал подзорную трубу.
— На окнах решеток нет, — прошептал он.
— А на что там решетки? — отозвался Валиант. — Когда кроме птиц да летучих мышей туда никто не доберется. Но, может, ты себя уже и в те и в эти зачислил.
Навстречу им пробежала ватага детишек. Джекоб никогда прежде гоильских детей не видел, и в лице одного из них ему на какой-то безумный миг померещилось лицо брата. Детвора скрылась за поворотом, а Валиант все еще не спускал глаз с моста.
— Стоп! — почти выкрикнул он шепотом. — Теперь я знаю, что ты задумал! Это самоубийство!
Джекоб только сунул подзорную трубу в карман.
— Если хочешь получить золотое дерево, веди меня к мосту.
Он найдет Вилла. Хоть и целовался с его девушкой.
HE TO ИМЯ
— Лиса?
Ну вот. Опять эта девица ее кличет. Лиса живо представила себе, как водяной за белокурые патлы тащит ее в пруд. Или как ее грызут волки. Карлик продает ее на невольничьем рынке. Странно, Красная Фея никогда у нее таких чувств не вызывала. И ведьма, у которой Джекоб несколько лет назад почти каждую ночь пропадал. И фрейлина императрицы, чьими одуряюще сладковатыми цветочными духами потом много недель напролет воняла его одежда.
— Лиса! Ты где?
Лиса притаилась под кустом, даже не зная толком, что на ней сейчас — кожа или шкура. Мех ей больше не в радость. Хотелось ощутить на себе кожу, почувствовать губы, которые он мог бы поцеловать, как целовал Клару. Она видела, как он ее обнимал. Видела снова и снова.
Джекоб.
Да что же это такое? Что так мучит ее и раздирает нутро хуже голода и жажды? Не любовь. Любовь — она теплая, мягкая, как постель из палой листвы. А это, наоборот, что-то темное, как тень под ядовитым кустарником, — и неутолимое. Никакими силами.
У этого чувства, должно быть, какое-то совсем другое имя. Не называют ведь одним и тем же словом жизнь и смерть, солнце и луну.
Джекоб. Даже у его имени теперь совсем другой вкус. Тут Лиса почувствовала, как холодный ветер студит ее человеческую кожу.
— Лиса? — Клара опустилась перед ней на колени, прямо на мокрый мох.
Волосы у нее — чистое золото. У нее-то самой всегда были рыжие, огненно-рыжие, как мех лисицы. И она не припомнит, чтобы когда-то они были другого цвета.
Она встала, оттолкнув Клару плечом. Приятно было почувствовать, что она одного с Кларой роста.
— Лиса! — Клара схватила ее за руку, когда Лиса попыталась пройти мимо. Платье и вполовину так не греет, как мех. Но она все равно мех себе не возвращала.
— Я даже имени твоего не знаю. Я имею в виду — настоящего.
Настоящего? Да что в нем настоящего? Его даже Джекоб и тот не знает.
— Ну и как? Все еще действует? — Под пристальным взглядом Лисы Клара отвела свои голубые очи. Джекоб — тот может лгать, глядя тебе прямо в глаза. Он в этом деле мастак. Но Лису даже он не в силах провести.
Клара все еще не смотрела на нее, но Лиса носом чуяла, что она чувствует: страх, стыд, все вместе.
— Сама-то ты жаворонковую воду когда-нибудь пила?
— Нет, — ответила Лиса презрительно. — Среди лисиц таких дур нету. — «Хотя это, конечно, неправда».
Клара смотрела на родник. Мертвые жаворонки все еще прижимались друг к дружке между камней. Клара. Ее имя отзывается звоном стекла, прохладой воды, и оно очень Лисе нравилось — пока Джекоб ее не поцеловал.
Все еще больно.
