этой грозди воздушных шариков в небе.
Я вырос в фермерской общине. Когда мне было семь лет, я пошел на день рождения к другу. Там был клоун, который жонглировал апельсинами. Пока он жонглировал, я заглянул внутрь его автомобиля, стоявшего у собачьей конуры. На полу валялись обертки из «Макдоналдса», а под пассажирским сиденьем было полсотни пустых банок из-под пива. На приборной панели я увидел роман Тома Клэнси (с тех самых пор я на него подсел), из обложки которого выцвели все желтые чернила (ациан и маджента остались), и мокрый, изжеванный окурок дешевой и недавно потушенной сигары. Еще там были флайеры пиццерии, журнал «Уи», раскрытый на фотографии девушки в патронташе, раскинувшей руки и ноги в стороны. Это зрелище всю жизнь меня преследует (не девушка, а машина).
Теперь представь, что ты закончил пугать детишек на дне рождения, не снимаешь клоунского грима и садишься в машину. Машина заводится не сразу, и ты несколько раз повторяешь: «Твою мать!», и это срабатывает как волшебное слово. Ты отъезжаешь от дома на заднем ходу, а потом выжимаешь газ до предела, чтобы поскорее приехать в любимый бар и просадить все заработанные деньги на собачьих бегах. Но оказывается, что бар закрыт, прорвало какие-то трубы, тотализатора не будет. Ты впадаешь в Клоунское Бешенство. Тебе надо срочно выпить, но клоун не может пойти в первый попавшийся бар. Все же игра есть игра, и ты едешь в соседний город, чтобы сделать ставку там. На середине пути ты тормозишь, вылезаешь из машины и идешь к багажнику за средством для снятия грима. В желудке урчит, потому что ты мучаешься похмельем и день не ел. Ты нагнулся над багажником, соскребая с лица белую гадость, а вокруг никого и ничего, лишь ветер свистит в скошенной люцерне да ворона на заборе размышляет, съедобно ли твое бумажное полотенце.
Ты слышишь, как подъехала вторая машина, но делаешь вид, будто занят, зная по опыту: в клоунском прикиде лучше не встречаться глазами со взрослыми. Ты стоишь, уткнувшись лицом в багажник, и даже не понимаешь, что бейсбольная бита в руках шестнадцатилетнего отморозка, наглотавшегося колес, ударяет тебя по затылку. Ты умираешь. И что потом?
С планеты Земля,
Твой Раковый Ковбой
Марк спросил Кейтлин, где ее письмо Рональду. Она отозвалась:
— А лучшего занятия вы придумать не смогли? Я высунул голову над перегородкой:
— Лично я не смог. Кейтлин возмутилась:
— Тогда вот что! Марк и ты, Итан (она почти выплюнула мое имя), — один и тот же человек! Между вашими письмами никакой разницы, у вас нет ни грамма индивидуальности!
(Примечание: я удалил абзац про Кейтлин из письма, представленного на суд общественности.)
— Кейтлин, раз ты такая индивидуальность, — парировал я, — покажи нам, как надо писать!
— Какая меткая фраза! Да письмо Джона Доу и то оригинальней.
Джон Доу высунул голову:
— Тогда я написал неудачно! Я стремлюсь к заурядности во всем, что делаю.
— У меня идея! — воскликнула Бри. — Раз Итан с Марком так похожи, можно присвоить им отличительные черты характера случайным образом. Марк, теперь ты будешь Злобный Марк.
— Почему я?
— Потому что у тебя скучный адрес — #mailto: [email protected]. Надо вживить тебе в мозг парочку дефибрилляторов, чтоб ты забегал.
— Если я злобный, какой тогда Итан?
— Добрый.
— Ай, все от балды, как в «Шпионе против Шпиона».
— А ты за какого шпиона болел?
— За черного.
— Ну вот, пожалуйста! Злобный. Ты — само зло.
— Просто потому, что я не болел за белого?
— Все гораздо сложнее. Мы закричали хором:
— Марк злобный! Марк злобный! Кейтлин возмутилась:
— Глупости! Я сказал:
— Кейтлин, прежде чем ты перейдешь на личности, учти, за тобой должок. Мы ждем твоего письма Рональду, где говорится: «Кейтлин, и только Кейтлин».
— Если тогда вы от меня отстанете, напишу.
Чудные дела! Каждый раз, когда я захожу на новостной сайт «Драдж сообщает», мне говорят, что я пятидесятимиллионный посетитель. Наверное, это глюк, ведь больше одного пятидесятимиллионного посетителя быть не может? Любопытно, какой же мне пришлют приз…
Дирк, один мой приятель из «Хьюлетт-Паккарда», прислал свои японские фотки через систему «Kodak EasyShare». От их интерфейса у меня возникло чувство, словно я перенесся в девяносто девятый. Как будто сейчас всплывет окно с запросом моего почтового адреса и обещанием выслать по почте дискету на 56 килобайт. А потом я задумался: неужели «Кодак» до сих пор на плаву? Само название наводит на мысли о гаражной распродаже. Готов поспорить, они не берут на работу молодежь года эдак с девяносто седьмого.
***
Пока Кейтлин писала Рональду, у меня зазвонил телефон.
— Твой отец странно себя ведет, — сказала мама. — Ты рассказал ему о Тиме?
— Нет, конечно.
— Тогда почему он так себя ведет?
— Может, это ты себя ведешь странно, а он на тебя смотрит.
— Я недавно туда ходила, чтобы проверить, что труп Тима не раскопали.
— И?..
— Все уже засыпали.
— Слава богу!
— Я по нему скучаю.
— Мама, не здесь и не сейчас!
— А можно я к тебе приеду? — На работу?
— Почему ты так удивлен?
— Мама, ты ко мне даже в школу никогда не приходила, и в начальную, и в среднюю.
— Я думала, что тебе надо где-то побыть одному.
— А я думал, ты ко мне равнодушна.
— Глупости! Так когда мне приехать?
— Не приезжай. У меня собрание.
— Собрание? Ты что, большая шишка? Я заеду, ничего страшного
— Мама…
Она повесила трубку.
Через минуту позвонил отец. Его голос казался далеким, как будто из консервной банки.
— Папа, у тебя странный голос.
— Мне красят брови в черный, поэтому я держу трубку подальше.
— Зачем?
— Новая проба.
— И что за фильм?
— Что-то о радиоактивном плюшевом медведе, который спасает праздник Хэллоуин.
— Как с этим связаны черные брови?
— Если мне дадут роль, я буду отцом мальчика, а отец в костюме Авраама Линкольна.
— Короче, что случилось?
— Твоя мать странно себя ведет.
— Может, это ты ведешь себя странно, а она на тебя смотрит.
— Ты ведь не расскажешь ей про Эллен, правда?
