присутствовала уверенность, что эта женщина не станет меня испытывать и судить. Я слишком устал от ударов по голове, которыми меня награждали судившие. Хватит. Довольно.
Но времени углубляться в это действительно не было. В любую минуту мог возникнуть Оливер. Вещи Стеллы он собрал и взял с собой. Осталось лишь то немногое, что ей удалось припрятать.
- Послушайте, - сказал я. - Уехать с вами в Мехико нереально, но я могу увезти вас из города на безопасное расстояние. Встретимся на zycalo возле фургона. В каком направлении он собирается удирать? Вы можете довериться мне. Я вовсе не хочу видеть, как его схватят. Мне это ни к чему.
- Он поехал на Акапулько.
- Ладно. Прекрасно. Мы отправимся в другую сторону.
Стало быть, он хочет в Акапулько сесть на пароход. Вот мерзавец! А может, он затеял побег через джунгли Гватемалы? С такого дурака станется! Что ж, если его и не кокнут индейцы, польстившись на черно-белые штиблеты, он все равно не выдержит пути.
Я бросился на поиски Теи. Но она ушла. Так сказал мне Игги. Ушла, оставив Моултона посреди танцевального зала.
- Мы искали вас, - сообщил Игги. - А меня она просила передать вам, что завтра рано утром отправляется в Чильпансинго. Она очень нервничала, Болингброк, прямо тряслась вся. Куда это вы вдруг запропастились?
- Расскажу как-нибудь в другой раз.
Я кинулся на zycalo и отпер фургон. Вскоре подошла Стелла и тут же нырнула внутрь. Я повернул ключ зажигания. От долгого бездействия аккумулятор сел, стартер тарахтел, но двигатель не включался. Не желая окончательно сажать и без того почти пустой аккумулятор, я схватился за заводную ручку. Я крутил ее, окруженный собравшимися зеваками, вечно толкущимися на площадях мексиканских городов, - толпой, живущей по своим законам и своей собственной, непонятной посторонним жизнью. Обливаясь потом, яростно вращая ручку, я заорал:
- Пошли вон! Убирайтесь отсюда! Живо! К чертям собачьим!
Но ответом мне были лишь ухмылки и издевательские выкрики, среди которых я различил старое мое прозвище: el gringo del aguila[188]. Я готов был убить их, разорвать на части и вспомнил, как когда-то подобное же чувство испытал к водителю трамвая, увозившего меня от преследователя. Упершись грудью в радиатор, я напрягся и чуть приподнял перед машины. Стелла не догадалась пригнуться; думаю, увидев, что происходит, она хотела сбежать. Но зеваки заметили ее - и отступать было поздно.
- Оги, что ты делаешь?
- Я-то надеялся, что Тея отправилась на виллу собирать вещи в дорогу, но она оказалась возле фургона, привлечен- I ная собравшейся толпой.
- Куда это ты собрался с хозяйкой вечера? И почему бросил меня на этот кошмарный сброд?
- Я вовсе тебя не бросал.
- Ну перепоручил этому жуткому Моултону. Разве не так? Я тебя нигде не могла найти.
Я сделал вид, что оставить ее в одиночестве на этом вечере - мелочь, не стоящая внимания.
- Я отошел лишь на несколько минут.
- А теперь-то ты куда собрался?
- Послушай, Тея. Эта девушка попала в беду.
- Вот как? Серьезно?
- Уверяю тебя.
Стелла не вылезла из машины - сидела за грязным стеклом все в той же позе.
- И ты спасаешь ее от беды? - ядовито усмехнулась Тея.
- Можешь думать обо мне что угодно, просто ты не пред- | ставляешь, как это серьезно и в какой опасности она находится.
Я очень торопился уехать и понимал, что попался.
Тея стояла, кутаясь в свой rebozo, и глядела на меня - I глядела в упор и одновременно жалобно, твердо и вместе с тем растерянно. Она немного нервничала: будучи максималисткой, уверенной в себе, Тея понимала, что ведет себя не лучшим образом, и это ее пугало и в то же время подхлестывало, заставляя бравировать опасностью. В такие минуты от нее можно было ожидать всего. (К тому же она, подобно Мими, являлась великим теоретиком и адептом любви. Но между ними имелось и различие. Мими была самостоятельной и не опускала руки, когда мужчины ее предавали. Tee же это было совершенно чуждо. От многих мужчин, а особенно от Эйнхорна, мне приходилось слышать о фанатизме женщин по отношению к любви. Жизнь женщины вертится вокруг любви и сосредоточена в ней одной, в то время как мужчины имеют и другие интересы и потому не склонны превращать любовь в манию. Из бесед с Эйнхорном всегда можно было почерпнуть нечто разумное.
- Но это истинная правда, - сказал я. - Оливер совсем обезумел и утром пытался ее убить.
- Что ты мне голову морочишь! Кого способен тронуть этот несчастный кретин! И почему именно ты вызвался ее защищать? Как это тебя угораздило?
- Потому что, - отвечал я, нетерпеливо пренебрегая логикой, - она попросила меня увезти ее из города. Она хочет добраться до Мехико, а на автобусе ей ехать нельзя. Полиция может задержать и ее.
- Если даже и так, то при чем тут ты?
- Как ты не понимаешь! Она меня попросила!
- Просто взяла и попросила? Или попросила, потому что так тебе хотелось?
- Как ты себе это представляешь?
- Ах, тебе непонятно! Я видела, что с тобой делается, когда мимо проходит красивая или даже не очень красивая женщина!
- Ну… - промычал я, собираясь сказать, что считаю такую реакцию вполне нормальной, но тут же передумал, едва не ляпнув вместо этого: «А как же те мужчины на Востоке, морской кадет и прочие?» Но я сдержался, хотя эти слова уже вертелись у меня на языке, обжигая его ядом. Я вспомнил, что счет пошел на минуты, увидел мексиканцев, слушающих нашу ссору с таким вниманием, словно им зачитывали Евангелие.
- Тебе что, очень нужен скандал? - спросил я. - Она действительно в опасности, и не мешай мне. А отношения можем выяснить потом, без свидетелей.
- Ты так спешишь из-за Оливера? А здесь защитить ее от него ты не можешь?
- Я же говорю, что он опасен! Понятно? - Меня била дрожь нетерпения. - Собрался бежать и тащить ее с собой!
- Ах, так она задумала его бросить, и ты ей в этом помогаешь! -
- Нет! - рявкнул я, но тут же сбавил тон: - Почему ты не хочешь меня понять! Уперлась, и ни с места!
- Да ради Бога! Поезжай, если надо! О чем спор! Или ты ждешь моей санкции? Так не жди! Это же смешно. Она вовсе не обязана с ним ехать, если не хочет.
- Да, не хочет! Именно так! И я помогаю ей этого избежать!
- Ты? Ты будешь рад, если она убежит от Оливера.
Я всей своей тяжестью повис на ручке.
- Оги, не надо, не делай этого! Слушай, утром мы едем в Чильпансинго. Почему бы не забрать ее к нам? В наш дом он не ворвется.
- Нет, я уже решил. Я обещал и менять ничего не буду.
- Ну да, тебе стыдно менять решение, чтобы поступить правильно!
- Возможно, - согласился я. - Очень может быть, что ты знаешь, как лучше, но тебе меня не остановить.
- Не уезжай! Не надо!
- Послушай, - повернулся я к ней, - а может, ты поедешь с нами? Мы довезем ее до Куэрнаваки, вернемся и будем дома через несколько часов.
- Нет, никуда я не поеду.
- Ну что ж, тогда до скорого.
