тебе завтрак. Ты помнишь Жанну?
Вспорхнув подобно ласточке, Мистраль кинулась к Жанне.
— Конечно, я помню тебя, — воскликнула она. — Я помню те конфеты, которыми ты угощала меня, когда расчесывала мне волосы. Как я скучала и по этим леденцам, и по тебе, когда первый раз оказалась в Конвенте. Мне пришлось причесываться самой — я буквально возненавидела свои волосы: Длинные, все время путались! Меня так и подмывало их обрезать.
— О Боже, мадемуазель, это было бы самым настоящим преступлением! — вскричала засветившаяся от счастья Жанна. — Подумать только, за двенадцать лет вы не забыли меня! Ах! Но вы всегда были самой ласковой девочкой во всей Бретани!
— Я и по Бретани тосковала, — тихо проговорила Мистраль. Потом, повернувшись к тетке, она добавила: — Но знаете, тетя Эмили, я счастлива, что я здесь. У вас такой красивый дом. Почему вы никогда не разрешали мне приезжать к вам?
— Это долгая история, Мистраль, — ответила Эмили. — Мне нужно обсудить с тобой более важные вещи. Жанна подаст тебе завтрак сюда, и тогда мы поговорим.
— О, это будет замечательно! — воскликнула Мистраль, когда Жанна вышла из комнаты. — Я очень рада, что мы сможем поговорить. Мне о многом хочется узнать. Только не подумайте, что я собираюсь жаловаться — напротив, в Конвенте мне было очень хорошо. Но иногда ужасно одиноко. У других девочек были семьи и масса других родственников. А у меня — только вы. Вы всегда относились ко мне по-доброму, но я так редко видела вас. А из-за того, что мне некуда было поехать на каникулы, я чувствовала себя не такой, как все.
— Я понимаю тебя, — ответила Эмили, — но по некоторым причинам я не могла принимать тебя в своем доме. Нет необходимости вдаваться в подробности и объяснять тебе, чем я руководствовалась, так как сейчас все по-другому, и мы наконец можем быть вместе.
— Это прекрасно, тетя Эмили. Если бы вы только знали, как я счастлива. Временами, когда я думала, что вы никогда не заберете меня и что мне придется навсегда остаться в монастыре и постричься в монахини, меня начинал охватывать страх, самый настоящий страх.
— А тебе бы этого не хотелось? — с любопытством спросила Эмили.
Мистраль покачала головой.
— В глубине души я понимала, что у меня нет к этому склонности. Я любила наших монахинь. Их нельзя было не любить, невозможно было не восхищаться ими. Они святые, и я часто молила Господа, чтобы он помог мне стать такой же хорошей, как они. Но в то же время внутренний голос говорил мне, что мне не следует оставаться в Конвенте. Мне хотелось побольше узнать о внешнем мире, меня привлекал совершенно иной образ жизни. Может, вы сочтете меня глупой и будете смеяться, но иногда мне казалось, будто я слышу голоса, которые объясняют мне, что, прежде чем посвятить себя служению Богу, я должна сначала увидеть свет, пожить в миру.
Голос Мистраль звучал тихо и таинственно. Эмили наблюдала за ней, прекрасно понимая, что именно девушка имела в виду. Но она видела и другое: соблазнительно приоткрытые губы, еще не полностью раскрывшееся очарование ее огромных глаз, проглядывавшую в облике девушки чувственность; она слышала звучавшие в ее голосе страстность и магнетизм.
— Ты правильно рассуждала, — через некоторое время сказала Эмили. — Ты, Мистраль, молода. Было бы жалко прятать такое юное и красивое создание за высокими стенами монастыря.
— Красивое? Это вы про меня? — удивилась девушка. — О, тетя Эмили, неужели вы на самом деле так считаете? Я надеялась, что я красива, но не была уверена в этом. Я так сильно отличалась от других девочек.
— А разве они не говорили тебе о твоей красоте? — поинтересовалась Эмили.
На щеках Мистраль появились очаровательные ямочки.
— Иногда! Но все остальное время они дразнили меня из-за моих светлых волос. Ведь в Конвенте я была единственной англичанкой, и только у меня были светлые волосы.
— Единственной англичанкой! — повторила Эмили. — Да, Мистраль, ты англичанка, так как твоя мать была англичанкой.
— А мой отец?
Мистраль обратила внимание на то, что, едва этот вопрос сорвался с ее губ, Эмили тут же изменилась в лице. Казалось, улыбающаяся тетушка, которая только что разговаривала с ней, исчезла, и вместо нее перед Мистраль оказалась совершенно другая женщина с перекошенным от злобы лицом. Мистраль никогда в жизни ни к кому не испытывала ненависти, однако по сжатым губам, по сузившимся глазам, по заострившимся чертам, сделавшим Эмили похожей на горгулью, девушка догадалась, что именно это чувство охватило ее тетку. У Мистраль перехватило дыхание, из глубин ее сознания начало подниматься темное облако страха, но лицо Эмили уже снова преобразилось.
— Я не буду говорить о твоем отце, — заявила она. — Во всяком случае, сейчас. Когда-нибудь я расскажу тебе о нем. А в настоящий момент у нас есть более важные дела. Ты, Мистраль, будешь жить со мной. Я рада, что ты будешь рядом. Однако с самого начала я хочу дать тебе понять — четко и ясно, — что я ожидаю от тебя полного и беспрекословного подчинения. Ты должна подчиняться мне независимо от того, понимаешь ли ты, чем я руководствуюсь, или нет. Отныне ты будешь слепо подчиняться мне. Ясно?
Эмили говорила очень жестко, и Мистраль снова охватил страх, однако она решительно подавила в себе это чувство.
— Конечно, тетя Эмили. Единственное мое желание — слушаться вас во всем.
— Прекрасно! Теперь я расскажу тебе, каковы наши планы. Сегодня мы закажем для тебя туалеты. Я уже послала за мадам Гибу, одной из лучших портних в Париже. Это очень дорогая портниха, однако у нее есть право устанавливать такие высокие цены: она ученица самого месье Борта, которому покровительствует императрица Евгения. Мадам Гибу сошьет тебе весь гардероб. Да, у тебя будут дорогие платья, но зато они подчеркнут все достоинства твоей внешности, и поэтому, когда ты наденешь их, ты будешь чувствовать себя уверенно, ты убедишься в своей силе и способности привлекать к себе внимание.
— О, благодарю вас, тетя Эмили. — У Мистраль от восторга перехватило дыхание. — Если бы вы знали, как я мечтала…
— Дай мне закончить, — перебила ее Эмили. — Я еще не все сказала.
— Да, тетя Эмили.
— Мы с тобой редко виделись за те двенадцать лет, что ты провела в Конвенте. Я не знаю, что тебе известно или что ты помнишь о своем детстве и истории твоей семьи. Твоим дедом был достопочтенный Джон Уайтам, младший сын лорда Уайтама, английского дворянина. Я была его старшей дочерью, однако он никогда не был женат на моей матери-француженке. Твоей бабушкой была англичанка из очень благородной семьи. Она умерла, когда твоей матери было пять лет, оставив ее на попечение своих родителей, сэра Херуорда и леди Бергфилд. Они совсем забросили свою внучку, не уделяли ей никакого внимания и обращались с ней довольно грубо. И тогда твой дед, обнаружив это, привез ее в Бретань и оставил на попечение моей матери… и меня. Он был небогат и к тому же довольно расточителен. Это я содержала тебя — только я! В течение двенадцати лет, что ты провела в Конвенте, я покупала тебе одежду, платила за обучение, я следила за твоим воспитанием. Я отдельно платила за уроки музыки, английского, французского и немецкого. Все уроки по постановке речи, танцев и этикету не входили в программу обучения. Я платила за них — именно я!
— Я не знала этого, — проговорила Мистраль. — Спасибо, тетя Эмили!
— Я не хочу, чтобы меня благодарили, — оборвала ее Эмили. — Я рассказала тебе это лишь для того, чтобы ты поняла, каково твое положение. Твои английские родственники ни разу не предприняли попытки разыскать твою мать. Но твой дед почти все последние годы своей жизни провел вдали от Англии, так что, возможно, они даже и не подозревают о твоем существовании. Таким образом, я — твоя единственная родственница, твоя тетка, твоя семья.
— Да, тетя Эмили.
Звучавшая в словах тетки странная резкость, даже агрессивность, привела Мистраль в смятение.
— Этого достаточно, чтобы мы понимали друг друга, — продолжала Эмили. — Теперь дальше. Я замужняя дама. Я вышла замуж за графа. Он умер, и нам нет надобности говорить о нем, однако я остаюсь
