Держа в руке стакан, Роберт подошел к камину и встал рядом с Виолеттой. Она знала, что он нервничает. Было нечто трогательное в том, что сэр Роберт Стенфорд Шевронский переживает из-за нее. Она была знакома со многими проявлениями его настроения, она знала, какие эмоции могут владеть им, но никогда раньше она не видела, чтобы он чего-то боялся, чтобы он нервничал или смущался. Теперь же его обуревали именно эти — и, к сожалению, никакие другие — чувства.
Впервые с момента их знакомства Виолетта почувствовала свой возраст. Ей всегда казалось, что Роберт старше, так как он был достаточно зрелым. Он командовал, а она подчинялась. Из них двоих он был сильнее. Но в этот критический момент к Виолетте пришло понимание того, что в вопросах, касающихся женщин, он еще очень неискушен. Он так и не изменил своим идеалам. Для него женщина была прекрасным и неповторимым созданием, прекрасным как физически, так и духовно.
При этой мысли ее охватила бешеная ревность — ревность к женщине, которую Роберт полюбит и сделает своей женой. Он положит к ее ногам все свои богатства; более того, он отдаст ей свое сердце, которое, как это ни печально, еще так и не познало любви. Он очень восприимчивый, у него богатое воображение — он сможет дать любимой женщине гораздо больше, чем кто-либо другой, в том числе и она сама, Виолетта, которая до сих пор была способна только получать от него.
Ревность бушевала в ней подобно пламени. И так же внезапно, как появилось, это чувство исчезло, опустошив ее. Роберт поставил почти нетронутый стакан на стол. Казалось, он больше не испытывал жажды, хотя его губы были сухи. Он набрал в легкие побольше воздуха.
— Мне надо сказать тебе кое-что… — начал он.
И в этот момент Виолетта поняла, что ей следует делать, поняла, что, ради того, чтобы избавить его от унижения и угрызений совести, она должна пожертвовать собой и последними остатками своей гордости. Она знала, что потеряла его, потеряла его безвозвратно. Не преуспев в том, что она задумала, она в конечном итоге погубила себя. Она полюбила Роберта так, как не любила и никогда не полюбит ни одного мужчину; но именно потому, что она любит его всем сердцем, она может оказать ему последнюю услугу.
Она протянула руку, как бы стремясь дотронуться до него, но в последний момент совладала с собой, и рука безжизненно упала. Она не смеет касаться его… не смеет.
— Подожди, Роберт, — холодно проговорила она. — Прежде чем ты расскажешь мне о том, что случилось сегодня ночью, мне хотелось бы сообщить тебе кое о чем. Сегодня приезжал Эрик.
— Эрик?
— Да, Эрик, — повторила Виолетта. — Он приезжал из Ниццы. Он привез новости из Англии. Его дядя, сэр Гарольд Федерстон, умер и сделал его своим наследником.
— Серьезно? Эрику, как я понимаю, повезло, — ответил Роберт.
Было очевидно, что, по его мнению, эта новость не имеет никакого отношения к их делам, но он не прерывал Виолетту, продолжая вежливо слушать.
— Эрик также сказал мне, — продолжала она, — что его брат Олвин разводится со своей женой. Она сбежала с другим мужчиной, бросив двоих детей. Эрик собирается усыновить их. Он берет их к себе в Медуэй-парк — это поместье в Норфолке, которое оставил ему дядя. — Помолчав, она закончила:
— Эрик сказал мне еще кое-что: меня всегда будет ждать комната в Медуэй-парке. Он готов принять меня, Роберт, он действительно считает, что я никогда не бросала его, что я всегда была его женой, по крайней мере носила его имя.
Она была не в силах смотреть на Роберта. Она не смогла бы выдержать то, что обязательно увидела бы — выражение облегчения в его глазах. Она спасла его от унижения, а он так никогда и не узнает об этом.
— Мне не хотелось бы, чтобы ты плохо думал обо мне, — проговорила она, — мне не хотелось бы причинять тебе боль, но я не могу взвалить на Эрика и воспитание двоих детей, и управление огромным поместьем. Ему нужна жена, которая помогала бы ему. Когда ты пришел, я как раз писала ему письмо, в котором сообщала, что приеду к нему в Англию.
— Когда? — резко спросил Роберт.
— Завтра или послезавтра, — с беспечным видом ответила Виолетта. — Как только закрою виллу и расплачусь со слугами.
Она чувствовала, что в ее голосе слышатся истерические нотки, но Роберт, казалось, не замечал этого. Он подошел к окну и повернулся к ней спиной.
— Ты должна поступать так, как считаешь нужным, — наконец проговорил он. — Если Эрик действительно хочет, чтобы ты вернулась…
— Хочет, — перебила его Виолетта. — Он любит меня, он всегда любил меня.
— Тогда…
Роберт повернулся. Она вглядывалась в его лицо, пытаясь запомнить изгиб его губ, четкую линию подбородка — каждую черточку, каждую морщинку.
— Тогда, полагаю, мы… — начал он и замолчал.
Виолетта взмахнула рукой.
— Не будем говорить об этом! Я ненавижу прощания! Нет ничего ужаснее, чем плакать по прошедшей любви или обсуждать угасшую страсть!
— Ты действительно собираешься вернуться к Эрику? — спросил Роберт.
— Конечно. — Виолетта повернулась к камину и начала переставлять украшавшие его фарфоровые статуэтки. — Мой дорогой Роберт, все на свете проходит, даже счастье. Давай не будем прощаться, давай откажемся от общепринятых в подобных случаях изъявлений благодарности. Давай просто запомним то, что было между нами, и забудем, что завтра для нас уже не существует. Так гораздо лучше.
— Давай, если ты так желаешь, — ответил он, и она услышала в его словах явное облегчение.
На мгновение ей показалось, что она сейчас сорвется и расскажет ему правду. Но опять любовь возобладала над слабостью. Она еле слышно вздохнула.
— Дорогой Роберт, — сказала Виолетта, — мы так замечательно провели время вдвоем! Вряд ли когда-нибудь мне будет здесь так же хорошо, как этой зимой. В Норфолке я буду тосковать по солнцу, там всегда пасмурно…
Внезапно Виолетту пронзила острая боль. Для нее Монте-Карло навсегда останется связанным с одним-единственным человеком! Она почувствовала, что выдержка ее на исходе, что пора опустить занавес и закончить последнее действие, пока зрители не распознали, как плоха актриса.
Она поднесла руку ко лбу.
— Роберт, тебе придется уйти, — сказала она. — Я устала, у меня болит голова. Если мне завтра понадобится твоя помощь, я пошлю тебе в отель записку. Если мы больше не увидимся, значит, я очень занята. Я буквально падаю с ног, а мне еще надо закончить письмо Эрику. Такое важное решение отняло у меня много сил.
При этих словах она направилась к бюро, села и взяла перо.
— Спокойной ночи, Роберт, — бросила Виолетта через плечо.
Его озадачило ее поведение, но искренность ее игры, как она и предполагала, убедила его. Он медленно направился к выходу и, подойдя к двери, оглянулся. Она не смогла удержаться, чтобы не бросить на него последний взгляд. У него был задумчивый вид.
— Ты совершенно… уверена, Виолетта? — спросил он.
— Уверена? — переспросила она. — В том, что я возвращаюсь к Эрику? Конечно. Можешь представить, как ему будет тяжело без моей помощи воспитывать двоих детей?
Она опять принялась писать. Она слышала, как закрылась дверь. Она слышала, как Роберт прошел через холл, как он захлопнул за собой парадную дверь, как он спустился по лестнице в сад. Она сидела не шевелясь, еще долго прислушиваясь, хотя вокруг стояла полная тишина, нарушаемая мелодичным тиканьем часов на камине. Потом ее голова очень медленно опустилась на руки. Она заплакала не сразу, но когда слезы все же полились из глаз, это говорило о глубоком отчаянии, которого она не испытывала никогда в жизни. Она понимала, что плачет не только по ушедшему Роберту, но и по улетевшей молодости.
Роберт вышел на улицу. Ночь была тепла. Его сердце переполняла благодарность. Только сейчас, после того, как решение Виолетты принесло ему такое облегчение, он понял, до какой степени боялся сообщить ей о том, что их связь окончена. Он знал — хотя и не осмеливался заговорить об этом вслух, —
