Последнюю строку Виктор заорал во весь голос, и рядом кто-то сказал:
— Прекрасно!
То была местная поэтесса-феминистка — она устала от черных и теперь у себя в спальне еблась с доберманом. Рыжие косички, тусклые глаза, а когда читала свое — играла на мандолине. Писала она по большей части что-то про следы мертвого младенца на песке. Замужем была за врачом, которого никогда нигде не было (по крайней мере, ему хватало здравого смысла не ходить на поэтические вечера). Он ей давал деньги на поэзию и корм для добермана.
Валофф продолжал:
— Тут я с ним вынужден согласиться, — сообщил я Вики.
— Сиди, пожалуйста, тихо, — ответила она.
Я нащупал свои полпинты и хорошенько приложился.
— Послушай, — сказала Вики, — ты на этих чтениях постоянно напиваешься. Неужели так трудно сдержаться?
— Я и на своих чтениях напиваюсь, — ответил я. — Моя писанина мне тоже опротивела.
— Слипшаяся жалость, — продолжал меж тем Валофф, — вот что нам осталось, слипшаяся жалость, слипшаяся слипшаяся слипшаяся жалость…
— Сейчас скажет про ворона, — сказал я.
— Слипшаяся жалость, — твердил свое Валофф, — и ворон навсегда…
Я расхохотался. Валофф узнал этот смех. Посмотрел на меня.
— Дамы и господа, — объявил он, — сегодня с нами в зале поэт Генри Чинаски.
В публике зашипели. Они меня знали.
— Сексистская свинья!
— Пьянчуга!
— Каз-зел!
Я хлебнул еще.
— Продолжай, пожалуйста, Виктор, — сказал я. Он продолжил:
— Как красиво, — сказала Вики, — только о чем это он?
— Он о том, как ест пизду.
— Я так и подумала. Какой прекрасный человек.
— Надеюсь, пизду он ест лучше, чем пишет.
— «Эта скорбь гнуси», — сказал я. — Мне нравится.
— Он больше не говорит про то, как ест пизду?
— Нет, теперь он говорит, что ему нехорошо.
— А теперь он про что? — спросила Вики.
— Теперь он про то, что опять собирается есть пизду.
— Опять?
Виктор читал дальше, а я дальше пил. Потом он объявил десятиминутный перерыв, публика встала и собралась вокруг помоста. Вики тоже подошла. Было жарко, и я вышел на улицу остыть. Через полквартала заметил бар. Я взял там пива. Не очень людно. По телевизору показывали баскетбол. Я посмотрел. Мне, конечно, все равно, кто выигрывает. Думал я только одно: боже мой, вот они все бегают туда-сюда, туда- сюда. Наверняка у них все бандажи вымокли, а из жоп ужасно воняет. Я выпил еще пива и двинул обратно в поэтическую дыру. Валофф опять вышел на сцену. Слышно его было на улице:
