Опечаленная, Люся на этот раз ничего не написала даже о нашей девчушке. Ее настроение передалось и мне. В гарнизон я возвращался без особого желания, и комната не манила меня.
Около дома Одинцова я носом к носу столкнулся с майором Сливко и Стрункиной. Они только что вышли от инженера, который вот уже несколько недель занимался с майором по математике.
Меня это не удивляло. Я и сам частенько заглядывал к Одинцову. У него всегда можно было почитать какой-нибудь новый технический журнал или бюллетень, а то просто поболтать с Нонной Павловной.
— Грызем гранит наук, — улыбнулся я.
— Ничего не поделаешь, — развел Сливко руками. — Приходится подковывать себя. Иначе и из штурманов наведения попрут.
Домой Сливко обычно уводила Стрункина.
— Он ведь не думает, что причиняет беспокойство чужим людям, — говорила она о майоре как о своем ребенке. — И что ужинать пора ему, тоже не думает.
Эта высокая статная женщина, с чуть увядшими чертами миловидного лица любила его по-прежнему горячо и самозабвенно.
«Если бы Сливко был полегче, то Стрункина, наверно, носила бы его на руках», — подумал я с некоторой завистью. Если чего мне и не хватало иногда, так это женской нежности.
Сейчас она забросала меня всякими вопросами по поводу Люсиного здоровья и самочувствия.
Я рассказал о случае в родильном доме. Стрункина как-то сжалась вдруг, словно ее больно хлестнули, поблекла, красивые тонкие, волосок к волоску, дуги бровей изломались, а в ясных глазах отразилось глубокое страдание. Впрочем, она быстро овладела собой, и только крылья ее небольшого аккуратного носа нервно раздувались.
— Как еще несовершенна природа, — сказал я первое, что пришло на ум.
— Люди должны исправлять это несовершенство, — ответила Стрункина.
В НАШЕМ ПОЛКУ ПРИБЫЛО
Труднее всего было достать мимозы. И тут мне помогли Лобанов и Шатунов. Они съездили в город и привезли огромный букет этих нежных желтых цветов.
— Пусть такой же нежной и теплой будет ваша любовь, — сказал Лобанов, видимо, заранее приготовленную фразу.
Водрузив цветы в графин, — казалось, огромная стая маленьких цыплят сбежалась к середине стола, — я еще раз осмотрел комнату: все в ней было так, как когда-то мечтала сделать Люся. Низко над столом висел большой абажур. Стены оклеены темными обоями, мебель приземистая, удобная.
Внизу послышался автомобильный гудок.
Я подошел к окну. Выглядывавший из командирской «Победы» шофер показал на свои часы. Я кивнул и, взяв чемодан, стал спускаться по лестнице.
В машине меня ждали Варвара Васильевна Семени-хина и моя теща, Полина Тимофеевна, приехавшая к нам в гости на несколько дней.
За время, которое я ее не видел, она еще больше располнела, маленький, напудренный носик совсем ушел в щеки, а на подбородке появилась новая складка.
— Мы ничего не забыли? — Полина Тимофеевна волновалась. Ей так не терпелось увидеть дочь и внучку, что она, сходив в военторг за розовой лентой, без которой, по ее мнению, нельзя было и появляться в роддоме, не пожелала даже зайти домой.
— Все в порядке, мама.
Наши взаимоотношения с тещей определились сами собой и были просты и безыскусственны. Мне не нужно было беспокоиться и думать, как она отнесется к тому или иному моему поступку, к тем или иным моим словам. В отличие от моей матери она не пыталась искать в моих словах того, чего не было и не могло быть, сама тоже была простодушно-прямой и бесхитростной.
Когда при встрече я впервые назвал ее мамой, она восприняла это как должное и поцеловала меня, как мать целует своего сына.
Я показал ей письмо, в котором Люся просила перегладить все приготовленные ею для младенца вещи, и мама сразу же взялась за дело.
До того как идти за Люсей, она успела еще обвязать красными нитками несколько распашонок и чепчик.
Уложив чемодан, мама взялась наводить порядок в доме. О том, что ей не нравилось у нас, говорила мне прямо в глаза (моя мама никогда не делала Люсе замечаний), и это мне нравилось.
Потом она побежала в военторг.
— Одеяльце не забыл? — Полина Тимофеевна не могла сидеть спокойно и всю дорогу ворочалась на сиденье, будто непоседливая девочка. Начала вспоминать, как встречал ее Николай Егорович, когда у них родилась Люся.
В приемной мы увидели Сливко. Заложив руки за спину, он увесистым шагом ходил по коврику, грызя мундштук незажженной папиросы.
— Верочка здесь? — спросила у него Варвара Васильевна. Она не удивилась майору.
— Там, — майор смущенно потоптался на месте, показывая на белую стеклянную дверь. Я никогда не видел его таким взволнованным, вопросительно посмотрел на Варвару Васильевну.
— Можете поздравить их с сыном, — Семенихина тепло, по-матерински улыбнулась майору. — Вес — почти шесть килограмм. Такие богатыри родятся нечасто. Назвали в память о капитане Кобадзе Гивушей.
Кажется, я все понял.
— Усыновили?
— Усыновили.
— Того, чья мать во время родов?.. Хорошее дело сделали, — я крепко сжал руку Сливко, Она была потной — это, видимо, тоже от волнения. — Вот теперь и жених есть у нашей Иришки.
Полина Тимофеевна передала чемодан с бельем няне, которая говорила мне, что в этом роддоме все у всех в аккурате.
— Там письмо есть, пусть наденет на себя все, что лежит в чемодане. А младенца уж вы помогите ей собрать.
— Поможем, поможем, голубушка. Не волнуйтесь. Няня ушла, и взоры всех снова обратились на майора.
— Вы на чем приехали? — спросила Варвара Васильевна.
— На своих двоих.
— Что, не было машин?
— А мы не узнавали.
— Нет, вы слышали? — Варвара Васильевна даже руками себя хлопнула по бокам. — Они, видите ли, не узнавали! Разве можно с самого начала так легкомысленно относиться к своим родительским обязанностям? Ладно. Мы потом поговорим с вами на эту тему.
Майор весело подмигнул мне:
— Тяжела ты, шапка Мономаха.
— Вот и меня пилят с утра до вечера, — сказал я, покосившись на Полину Тимофеевну. — Такова наша злая участь.
За стеклянной дверью послышались шаги. Все притихли. Потом она широко раскрылась, и мы увидели старую няню с приветливой дружеской улыбкой на лице.
— Людочка! — Полина Тимофеевна бросилась навстречу дочери и, пригнув ее голову, стала осыпать поцелуями.
Няня передала мне сверточек и показала, как держать его.
— Под головку, под головку подсовывайте эту ладошку. Вот так. Не прижимайте сильно.
Я отдал ей заранее приготовленный «выкуп» — десять рублей, так велела теща. Сквозь ватное
