С Геннадием мы сдружились с первых дней пребывания в училище. Нас, абитуриентов, посылали на всевозможные работы: чистить картошку на кухне, посыпать песком дорожки, мыть туалетные комнаты… Всюду, где требовалась рабочая сила, карантинщики были незаменимы. Однажды на спортивной площадке мы рыли ямы. Палило солнце, старшина разрешил нам раздеться до пояса. Во время перерыва мы собрались у снарядов, каждый стал показывать, что умеет. До училища я занимался спортом и поэтому решил не отставать от других, показать, на что способен. Геннадий стоял в сторонке, смущенно поглядывая на нас. К нему подошел старшина.
— А ты почему не попробуешь? Снарядов боишься? — Он окинул взглядом Геннадия с ног до головы и хлопнул его по груди. — Парню восемнадцать лет, а грудь, как у старого… — старшина усмехнулся, — зайца. И ты думаешь стать летчиком-истребителем?
Геннадий покраснел, нахмурился. Действительно, телосложение у него было неважное: узкоплечий, худой и долговязый.
На следующий день, когда я пришел в спортивный городок, Геннадий был уже там. Он напрягался изо всех сил, стараясь забраться на турник. Завидев меня, отошел в сторону.
— Иди сюда, — позвал я. — Хочешь научиться?
Геннадий кивнул. Я стал с ним заниматься. А через год он превзошел меня на снарядах. И какая у него стала фигура! Откуда взялись плечи, грудь, бицепсы! Он научился хорошо играть в волейбол и вошел в сборную училища. Не одна пара девичьих глаз следила за ним, когда он участвовал в состязаниях. Однако из-за своей стеснительности держался он от девушек на расстоянии.
Летному делу Геннадий отдавался всецело, а там, где не хватало способностей, брал упорством и усидчивостью. Терпению его мог позавидовать каждый. Первое время у него не ладилось со взлетом и посадкой. У нас в группе было пять человек, и все, кроме него, летали самостоятельно. Инструктор стал подумывать, стоит ли возить его дальше, но Геннадий с еще большим упорством взялся за тренировки. Он не вылезал из кабины самолета, летал за пассажира с каждым курсантом. Мне было жаль его, и когда он летал со мной, я отдавал ему ручку управления, помогал пилотировать. В конце концов Геннадий взял и этот барьер.
Женился он сразу после окончания училища на красивой деревенской девушке, такой же застенчивой, как и он. От Дуси своей Геннадий без ума и держит ее чуть ли не взаперти, над чем постоянно подтрунивает Юрка…
Так за разговором мы подошли к кассе кино. Очередь была небольшая, но Лаптев стал искать приятелей, кто бы взял нам билеты. Вдруг взгляд его остановился на молоденькой смуглолицей нанайке. Юрка толкнул меня локтем, подмигнул многозначительно и тут же подошел к девушке.
— Извините, вы много билетов берете? — спросил он ласково.
— Один, — улыбнувшись, ответила ему девушка.
— Возьмите и мне… с приятелем. — Он сунул ей в руку деньги.
В кино Юрка сидел рядом с девушкой. Как только погас свет, он что-то шепнул ей. Девушка засмеялась. Потом они шушукались почти весь сеанс. Когда кино кончилось, Юрка протянул мне руку:
— До завтра. Думаю, ты один не заблудишься.
На его лице самодовольство: еще бы, так легко добился расположения симпатичной смуглянки. Но я знал, это ненадолго, такова Юркина натура, постоянства он не признает.
Люди из зала выходили веселые и беззаботные. А мне почему-то вспомнились наши дневные полеты. Всего несколько часов назад мы играли со смертью. Сейчас смеемся, развлекаемся, влюбляемся. А что ждет нас завтра?
Я неохотно побрел в свое холостяцкое общежитие.
Дятлов
Я кружу в зоне, поджидая «противника». Воздух чист и крепок от мороза, на много километров вокруг видны убегающая к горизонту тайга, волнистые, как синие дюны, сопки; лишь самая высокая, Вулкан, островерхая, похожая на конус, выделяется среди них, как великан среди лилипутов. В хорошую погоду она служит нам маяком, но в плохую лучше быть от нее подальше. По названию сопки и наш военный городок именуют Вулканском.
На душе у меня легко и торжественно. Такое состояние я испытываю каждый раз, когда поднимаюсь ввысь. Нежная синь неба ласкает глаз и радует сердце, в голову лезут слова песни: «Небо, небо, небо…», будто их поет двигатель.
Небо. Как можно его не любить! Не зря про него поется в песнях, не зря его назвали пятым океаном. То синее и бездонное, без конца и края, то серое и непроглядное, затянутое облаками, то черное и безмолвное, усыпанное звездами. То тихое и ласковое, то гневное и беспощадное. Но я люблю его всяким.
Еще мальчишкой, лежа на песке или траве, я часами неотрывно наблюдал за тем, как чьи-то невидимые руки собирали на нем облака и строили из них белоснежные сказочные дворцы, к которым не поднимались даже птицы. И столько во всем было тогда для меня таинств и загадок!
Я хотел раскрыть эти таинства. Когда мне исполнилось восемнадцать, ни уговоры отца, ни слезы матери не поколебали моего решения поступить в летное училище. Четыре месяца назад я окончил его и вот уже нахожусь в боевом полку, учусь сложным полетам. Сегодня предстоит воздушный бой.
Моим «противником» будет Дятлов — старший лейтенант, командир нашего звена, низкорослый, широкоплечий, с гоголевским носом. Весь он будто вырублен из крепкого и сучковатого дерева: руки длинные с толстыми узловатыми пальцами, ноги короткие, как у медведя. Характер — твердый и невозмутимый. Мне предрекали у него в звене нелегкую жизнь, особенно после одной стычки…
Мы выполняли маршрутный полет. Дятлов шел впереди меня и ниже; я его не видел, но знал это из переговоров с командным пунктом. Внезапно под нами появились облака. Я за ориентировкой особенно не следил, надеясь на штурмана наведения: он приведет на аэродром. Но расчет командного пункта увлекся наведением другого перехватчика, предоставив меня самому себе. Правда, аэродром был где-то рядом, и я, чтобы не выдать своей оплошности и не отвлекать других от дела, решил пробить облака и визуально восстановить ориентировку — убедиться собственными глазами, где нахожусь.
Облака оказались не особенно толстыми. Я выскочил из них и увидел слева свой аэродром, а над головой у меня, под самой кромкой облаков, летел перехватчик. Это, несомненно, был Дятлов. Я обогнал его и отвернул вправо.
— Кто прошел подо мной? — раздался в наушниках строгий голос Дятлова. Я не ответил, ушел подальше, чтобы потеряться из поля зрения, а потом запросил разрешение на снижение. Мне дали «добро», и я как ни в чем не бывало стал строить заход на посадку. В небе помимо нас были другие самолеты, пусть попробует разобраться, кто прошел ниже.
Так думал я, но Дятлов был не из тех, кого можно легко провести.
Когда я вылез из самолета, он подошел ко мне, и мы вместе отправились в домик, где летчики ожидали своей очереди.
— Как слеталось? — спросил командир звена, пристально заглядывая в мои глаза. Я понял, что он догадывается, кто нарушил правила по безопасности полетов. Но доказательств у него никаких, а обвинить только по интуиции не рискнет: он из тех людей, которые зря слова не скажут. Будет думать об этом нарушении месяц, год, подозревать меня, но не упрекнет до тех пор, пока не появятся компрометирующие меня факты.
Я не торопился с ответом. А Дятлов уже думал об этом случае сосредоточенно, напряженно. Я решил освободить его от душевных мук.
— Это я пролетел под вами, — сказал я.
Дятлов не поднял головы.
— Я знал, — ответил он. — И думал, признаешься ты или нет.
— Только пусть останется это между нами, — попросил я его.
— Между нами? — Дятлов резко поднял голову и гневно сверкнул глазами. — А если бы ты в меня
