И жених надел фату

было легким и струящимся, не похожим ни на что, когда-либо виденное мисс Уизерспун или Алексис в своих самых страшных кошмарах.

Йен приподнял рисунок и сравнил его с Алексис, словно пытался представить, как оно будет выглядеть на ней. Затем посмотрел на ткани, которые она принесла с собой. Потрогал их пальцами, слегка потерся щекой, потом снова пощупал. Алексис начала исходить слюной. Джейн захотелось плеваться, и она чуть не начала делать это, когда Йен заговорил.

Обращаясь к ней.

— Сшей его, — сказал он, протягивая рисунок.

Джейн лишилась дара речи. Она могла только смотреть на него, интересуясь, где бы взять воздуха, чтобы вновь начать дышать, поскольку своими бессердечными словами он забрал его весь. Обиднее всего было то, что он предпочел ей Алексис. А требовать, чтобы она сшила свадебное платье — это уже чересчур.

— Я записала свои размеры, — сказала Алексис, обнажая свои зубы в зверской улыбке, и всучивая ткани Джейн.

Не успела Джейн поудобнее перехватить их, как Йен поверх них положил рисунок. Это был смертельный удар. Джейн почувствовала, как жгучие слезы ослепляют ее глаза.

— Если вы хоть на один момент подумали, — поперхнулась она, — что я буду шить что-нибудь из этого…

— Конечно, будешь, — ответил Йен. — Платье — прекр-р-расно.

У Джейн было отчетливое желание предложить, чтобы он взял свое чертово «r'» и погрузился в него, пока не утонет.

— Но, — добавил он, потянувшись и поместив кончик своего меча в землю между ней и Алексис, — она совершенно не того цвета, эта ткань.

— Че? — сказала Алексис.

— Че? — эхом повторила Джейн, смотря на него. Черт его побери, если на его губах снова не играет эта улыбка.

— Белый совсем не твой цвет, — ответил он, улыбка на его лице становилась все шире, — но, как мне кажется, ты будешь выглядеть ошеломляюще в синем. Возможно, в темно-синем. Мы найдем краситель для ткани, и ты сошьешь платье.

Алексис топнула ногой, подняв небольшое облако пыли.

— Синий — не мой цвет!

— Да, — промолвил Йен, на его лице расцвела широкая улыбка, — полагаю, что так. Но он очень подходит Джейн.

— Но… но… — мисс Уизерспун зашипела, как заварочный чайник, которому некуда выпустить пар.

Йен взмахнул мечом в их сторону, заставив и мисс Уизерспун, и Алексис в испуге отступить.

— Убирайтесь с глаз, вы, гарпии, — сказал он, тесня их назад к воротам с настойчивостью бордер- колли[38]. — Вы заставили мою Джейн хмур-р-риться и я не намерен больше этого тер-р-рпеть.

Джейн стояла посередине поля для тренировок Джеймса Маклеода с полными руками своего будущего и безмолвно наблюдала, как Йен выбрасывает ее мучителей с территории замка. После чего бросила взгляд на Джейми, который задумчиво потирал свой подбородок. Он отвесил ей небольшой поклон.

— Я пошел за священником, — заявил он и зашагал прочь.

Джейн смотрела ему вслед, продолжая стоять на том же месте, где он ее оставил, в полном одиночестве.

Должно быть дело в воздухе. Или в воде.

— Я думаю, — сказала она, ни к кому конкретно не обращаясь, — что мне только что сделали предложение.

Никто не ответил. По небу лениво проплывали облака. Жужжали пчелы. Пели птицы. Дующий с севера холодный ветерок шевелил ее волосы и материал в ее руках. Справа от нее возвышался замок, молчаливый наблюдатель утренних событий. И который, казалось, был не расположен высказывать свое мнение, что все это значит.

А потом из-за угла выглянул Йен, напугав ее.

— Ну? — потребовал он.

Джейн посмотрела на него, заметила усмешку, прочно обосновавшуюся на его лице, и поняла, что такой поворота событий вполне возможен.

Она вскинула голову и посмотрела на потенциального жениха.

— В моем маленьком каменном доме будет водопровод?

— Для тебя, моя леди, все что угодно.

— Электричество?

— Если тебе этого захочется.

Что ж, почти всю свою жизнь Йен прожил без этого. И, вполне очевидно, он проживет намного дольше, если у него под рукой не будет никаких электроприборов, в которые можно тыкать железной палочкой.

— Я подумаю об этом, — допустила она. — Как насчет кабельного телевидения?

Это заставило его выйти из-за угла замка и подойти туда, где она стояла. Прежде чем она успела спросить, что он думает о телевидении в целом, Йен положил руку ей на затылок, склонил голову и поцеловал ее.

Но не успела Джейн предложить, что, возможно, будет более удобно, если она положит ткань и прочие вещи на землю, Йен обнял ее вместе со всем барахлом и нежно притянул к себе. Он нежно ей улыбнулся прежде, чем вновь поцеловать — сладким, медленным поцелуем, который похитил не только ее дыхание, но и сердце.

К тому моменту, когда он позволил ей вдохнуть воздуха, она пришла к убеждению, что таким способом он намеревался навсегда смягчить ее сердце, отчего ее колени стали, как ватные. Не будь она таким великолепным дизайнером, то уронила бы материал. Как бы то ни было, она не сомневалась, что и так уже потеряла контроль над своим рассудком, поскольку серьезно собиралась выйти замуж за средневекового горца, целующегося, как никто другой. Небо, помоги ей, если ему еще что-нибудь придет в голову.

— Вау, — выдохнула она, когда он, наконец, позволил ей дышать.

Он самодовольно улыбнулся ей.

— Нам не понадобиться телевизор.

— Думаю, что нет.

Его синие глаза были полны веселья и любви, полны мечтами о будущем.

— Чего не скажешь о прялке, — сказал он. — И довольно большой очаг, чтобы согревать нас по вечерам.

— И собирать около него детей, чтобы те послушали захватывающие истории о выигранных сражениях своего отца? — спросила она, ощутив, как при этой мысли у нее вздрогнуло сердце.

— Да, и это тоже, — нежно проговорил он и снова поцеловал ее. — И это тоже, моя Джейн, если это доставит тебе удовольствие.

Она бы сказала, что доставит ей удовольствие, но он вновь начал ее целовать, а ощущение того, как поджимаются в ботинках ее пальцы, было слишком отвлекающим, чтобы вспомнить, что она собиралась ему сказать.

Затем он обнял ее одной рукой и повел назад к замку. По пути он вслух начал планировать их будущее, и она подозревала, что ей не удастся вставить ни слова, пока он не закончит. Но с того момента, как его мечты стали включать и ее, она не собиралась выражать недовольство его планами. Она была ткачихой, а он — сказочником.

Ей хотелось переплести свои нити с его мечтами, чтобы потом он рассказывал каждому, кто захотел бы слушать его, как это было сделано.

Тем не менее, она подозревала, что они проживут свою жизнь в блаженстве, и, вполне вероятно, при свечах.

Но когда у тебя муж из четырнадцатого века, так гораздо безопаснее.