одолеваемых грешными мыслями, и жен, не очень–то верных мужьям своим, демон–искуситель подстерегает у исповедальных будок, нашептывая из–за темных колонн коварные советы лгать духовному отцу либо замолчать перед ним грех свой. Кто не вспомнит тут знаменитой сцены в «Фаусте» Гёте, когда злой дух овладел мыслями грешной Гретхен и — под погребальные звуки органа и грозного хорала о «Дне Гнева» — доводит ее до исступления, отчаяния и, наконец, — обморока? Более того: бывало и так, что сам духовник, скрытый под капюшоном в глубине конфессионала, оказывался, переодетым дьяволом и вместо святых слов увещания и прощения, приводил кающегося в смертный грех отчаяния, либо давал ему лукавые наставления, из которых истекал новый грех.
Все тот же Григорий Турский сообщает, как Епархий, епископ альвернов, во времена короля Гильдеберта, нашел однажды свою церковь полной демонов, и сам князь их восседал на епископском месте, в мерзостном виде публичной девки. Цезарий, со справедливым возмущением к произведенному соблазну, рассказывает, как дьяволы ворвались в одну церковь стадом грязных хрюкающих свиней. Было много «одержимых бесами» церквей. «Не ошибся, значит, — говорит Артуро Граф, — тот художник, который над порталом храма Notre Dame de Paris поместил статую дьявола, опирающегося на парапет в удобной позе особы, которая совсем не стеснена тем, что забралась в место, для нее запретное, а, наоборот, чувствует себя по–домашнему. Прав был и Лессинг, по замыслу которого неоконченный им «Фауст» начинался собранием демонов в церкви. В «Золотой легенде» Лонгфелло Люцифер, одетый священником, входит в церковь, становится на колени, насмешливо удивляется, что домом божьим слывет такое темное и маленькое помещение, кладет несколько монет в церковную кружку, садится в исповедальню и исповедует князя Генриха, отпуская ему грехи с напутственным проклятием, а потом уходит дальше «по своим делам». В русских сказках черт нисколько не боится селиться в церкви и даже питается отпеваемыми в ней покойниками. (См. вышеприведенную сказку о Марусе). Валаамский игумен Дамаскин, скончавшийся уже в девяностых годах прошлого столетия, любил рассказывать, как в молодости своей он видел дьявола, купающимся в водах святого пролива у самых стен скита, в котором юный Дамаскин отбывал свое послушание.
Мир природы был вполне отдан в добычу дьявольского одоления. Но не лучше было и с миром человеческим. Сатана вмешивался во все исторические события, вызывая и поддерживая злые, мешая и препятствуя добрым. Он сочинял ереси, возлагал тиару на главы антипапам, вселял гордость в сердце императоров, возмущал народы, подготовлял восстания и нашествия иноплеменников и направлял их. Он был крепким союзником сарацинов, как заклятых врагов христианства. Им изобретены дурные нравы и законы, роскошь и блеск, нечестивые зрелища, деньги, за которые все продается и покупается. Он же, как известно, — «первый винокур». Скоморохи, шуты, купцы модных товаров, — все это его подручные слуги. «Человек, вводящий в свой дом скоморохов и фокусников, — говорит Алькуин (726–804) в одном письме своем, — не подозревает, какая громадная ватага нечистых духов следует за ними». Пляска изобретена Сатаной. Древнерусское «Слово святого Нифонта о русалиях» (XIV в.) утверждает: «Якоже труба гласящи собираиет вои, молитва жи творима совокупляиет ангели Божия, а сопели, гусли, песни неприязньсквы, плясанья, плесканья сбирают около себе стоудные бесы держай же сопелника, в сласть любяй гусли и пенья, плесканья и плясанья чтить темного беса, иже желаниет и тщить пожрети весь мир». И, в доказательство, рассказывает видение св. Нифонта, как бесы, перепуганные церковным пением, ругали одного из князей своих Лазиона за бессилие против христиан. А он оправдывался: «О семь ли иесте скорбни, иже слышите иисуса славима в церкви Мрьине? то мало ны о семь иесть печали, яко во время иедино о семь оскорбляют ны, а многажды же мирьскыми песми славят ны; аще ли вы иесть се неизвестно, то пождите, да вы покажю, иже начнут нас славити, и вы обрадоватися имате. В скором времени, бесы встречают толпу, следующую за скоморохом (сопелником). Все это сборище, опутав одной веревкой, влечет за собой один бес. Какой–то богатый человек заставил скомороха играть и плясать и дал ему за это серебряную монету. Бесы немедленно выкрали монеты и послали с ней одного из среды своей к сатане: «Рци, шед, отцю нашему дьяволу связанному тамо иисусом назарянином; се ти жертву пусти иедин от князь нарецаемый Лазион… И дошел же посол бесовьский к дьяволу и влез в жилища адова, принесе окаяньныяи пагубныя приносы, яже приим дьявол, обрадовася, и рече: то всегда оубо жертву от кумир приемлю, но тако ся обеселити не могу, якоже от сих крестьян приносимых бываиет ми радость и веселье. Си рек дьявол, пакы възврати сребро и медь супущему (т.е. сопельнику, скомороху), осквернив своим омрачением, и рек бесу: идите и пооучайте на игры грешные назаряны. Не могут бо инако нарещи господа нашего иисуса христа, но токмо иисус назарянин».
В другом сказании. «О танцующей девице» — «некой девке танцовати обыкшей и пети беси что сотвориша», — столь тяжкие преступления повели к самым плачевным последствиям: «точио очи смешите, в том сне восхищена бысть от бесов; и занесоша ю беси в геену, и тамо ю тако опалиша, иже ни един влас на главе ее не бысть, и все тело ея великими вреды страшными обложися, и нестерпимый смрад испущая, и по опалении един демон главню ей горячую в уста ея вонзе, и рече: имей сие за песни и «за танцы и прелестные ризы; ризы ея ни следу опаления прияша. Обудися воплем страшным от болезни кричаще, матери же и иным пребывшим, что ей сотворися всем поведая; призванный же священник на исповеди ни единого смертного греха обрете, едино се, еже все тщание име танцевати и песни пети». Каждое ухищрение комфорта, каждое развлечение, хотя бы самое невинное на первый взгляд, могло стать для человека сетью дьявольской. Однажды св. Франциск Ассизский, жестоко мучаясь головной и зубной болью, позволил себе преклонить голову на пуховую подушку. Тотчас же набросился на него дьявол и издевался над ним, покуда св. Франциск не отбросил подушку прочь. Губерт из Ножана рассказывает, что два охотника заполевали демона под видом барсука и, думая, что имеют дело с обыкновенным животным, спрятали его в мешок и понесли домой. Но тотчас же на них напало бесчисленное множество демонов, так что они должны были выпустить своего пленника, а, придя домой, оба умерли. — Ubique daemon! (всюду демон!) - восклицает Сальвиан, ибо католический мир, действительно, умел открыть Сатану и в красоте, и в богатстве, и в таланте, и в науке, он грозно сиял в каждом пороке и умел скрываться за любой добродетелью.
При такой огромной и пестрой опеке над миром, дьяволам редко случалось сидеть без дела. Их жизнь– непрерывная скачка по суше и по водам в поисках добычи, непрерывный труд провокаций греха и подготовки удобной для него почвы. У дьявола всегда на руках тысячи затей ко вреду человечества, День и ночь вырываются из ада все новые и новые черти, один другого свирепей, все с новыми и с новыми затеями.
Ужас перед этим могуществом — необъятным, повсеместным, повсечасным — загипнотизировал средние века: вся их история затемнена легшей на нее тенью дьявола. По одной арабской сказке, в той крайней и неведомой, полной чудес и опасности части Атлантического океана, которая носила название Моря Мрака, — там, на горизонте, поднималась из грозных волн неизмеримо громадная черная лапа князя демонов, как страшное предостережение слишком отважным морякам. Так–то и в мире средних веков, над городами, стеснившимися вокруг островерхих церквей, как стада вокруг пастырей, поднимается гордым знаком мрачного владычества страшная рука Сатаны. И ужас перед ней, переполняющий души, принимает формы и краски, и пластику в уродливых призраках, в мрачных легендах, созидая целое искусство, заключенное в чудовищные образы и мучительную мысль.
В средние века большая часть верующих управлялась ужасом перед Сатаной и страхом ада в гораздо большей мере, чем любовью к богу и желанием рая. Тысяча способов и средств изобретались, чтобы воспрепятствовать могуществу великого врага и чтобы обмануть его ухищрения. Шли даже далее того. В попытках смягчить его свирепость смиренствовали перед ним, как бы перед богом с другой стороны — зловредным, но тоже всемогущим. Сатана получал молитвы, дары, жертвы. Французский бенедектинец Петр Берсюир (ум. 1362 г.) рассказывает такую историю. Где–то в горах итальянского города Нурсии (Norcia) есть озеро, обитаемое демонами, которые хватают и похищают всех, кто приближается к их жилищу, кроме профессиональных колдунов. Вокруг всего города была выстроена стена, охраняемая стражами, обязанными следить, чтобы колдуны не ходили к врагу с проклятыми книгами своих заклинаний. Ежегодно этот город должен был посылать в дань демонам живого человека, которого нечистые моментально разрывали на куски и пожирали. Для страшной жертвы выбирали, конечно, какого–нибудь злодея, присужденного к смертной казни. А если бы город уклонился от обычной дани и оставил демонов без жертвы, они опустошили бы Нурсию и даже, может быть, разрушили бы ее бурями.
Ужас к дьяволу поддерживала вера в близкое светопреставление, которая не раз прокатывалась по средневековому миру острыми вспышками, похожими на эпидемический психоз. А было известно, что на
