Случай на Бассейной улице*
Впервые — журн. «Красная нива», 1926, № 12, с подзаголовком «Из хроники Ленинградского губсуда». Под названием «Великосветские бандиты» печатался в двух одноименных сборниках рассказов 1927 года. В сб. «Древний путь» (М., «Круг», 1927) вошел под первоначальным названием, но без подзаголовка. Включая рассказ в изд.: ГИЗ, 11, А. Толстой подверг его незначительной правке (текст рассказа из книги «Древний путь» с авторской правкой в МЫЛИ).
Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.
Морозная ночь*
Впервые — сб. «Писатели — Крыму». Литературный альманах, изд. Комитета содействия борьбе с последствиями землетрясения в Крыму. М., 1928.
При включении в изд.: ГИЗ, 11, подвергся незначительной правке (текст сборника с авторской правкой в ИМЛИ).
Включая «Морозную ночь» в изд.: Гослитиздат. 1934–1936, 3, автор сократил рассказ, сняв вступление и заключение, очень существенные для понимания этого рассказа.
Вступление:
Спасибо, дорогие друзья!.. Пауза. Звенят стаканы. Четверо у стола садятся. Пятый еще стоит. Вино из дрожащего стакана льется на пальцы его большой и слабой руки. Он высок ростом и костляв. Заросшее бородой его больное лицо с красным румянцем на скулах морщинисто улыбается. Большие глаза, блестящие от лихорадки, глядят из темных впадин на друзей и, кажется, не видят их.
— Итак, с новым годом!..
Затем он садится, тяжело кладет локти на стол, упирает волосатый подбородок в кулаки…
— Не очень-то весело сидеть с умирающим человеком… Э, бросьте, чего там!.. Умирать, честное слово, не страшно, — жалко покидать навек нашу планету — зеленую, шумную, скандальную… Я бы еще тысячу лет прожил, право… Весной поеду в Париж, к доктору Манухину, освещать селезенку рентгеном. Мне Горький рассказывал в двадцать первом году, как его Манухин спас. Жил он на Капри, чахотка в сильнейшем градусе, доктора дали два месяца жизни. Приехал Манухин, сейчас же Алексея Максимовича на пароход в Неаполь и сделал двенадцать освещений селезенки. А через два месяца вместе вино пили…
Расширенные зрачки его бегали по лицам друзей. Казалось, он боялся одного, что вот переглянутся друзья и скажут: «Ну, брат, прощай, тебе надо в постель, час поздний, выздоравливай…» Простятся крепким рукопожатием и с облегчением пойдут в прихожую и там, надевая калоши, вполголоса заговорят о чем-то совсем уже постороннем и веселом…
— Да пейте же, товарищи… Угощение у меня слабое. Говорил старухе расстарайся, купи чего-нибудь повкуснее… Надо бы самому было выйти… Прямо говорю — что хотите делайте, а я в постель не лягу… Знаете, сколько я молчал на этом проклятом матрасе? Лихорадочное возбуждение чепуха… Весь мир в лихорадке трясется… А вспомните, щадили мы себя? Щадили мы друг друга? Ого! Жизнь — для выполнения боевой задачи… Жизни, как цифры, — эти в расход, эти с переносом на следующую страницу — в актив… Слушайте, до вашего прихода я все припоминал и нашел… Дай-ка мне с подоконника синюю папку… Окна-то как замерзли… Такой же был мороз и в ту ночь… Это была ночь под новый год, тысяча девятьсот восемнадцатый.
Он взял синюю папку. Мусоля палец, некоторое время переворачивал исписанные листки серой бумаги, телеграфные бланки. Покачивал головой, улыбался…
— Налей-ка мне рюмочку портвейну… Да, это была ночка…
Заключение:
Договорив эти слова, рассказчик изнемог и весь опустился в кресле, полузакрыл погасшие глаза. В груди у него свистело. Долго молчали его товарищи, положив локти на стол, сдвинув брови, переживая снова в памяти дела минувших дней.
Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.
Гобелен Марии-Антуанетты*
Впервые — «Женский журнал», 1928, № 7, 8. Включая рассказ в изд.: ГИЗ, 11, автор подверг рассказ довольно значительной правке (журнальный текст с авторской правкой в ИМЛИ).
Печатается по тексту: Гослитиздат. 1934–1936, 3.