— А мне, между прочим, хотелось сказать, что я не тот, за кого вы меня принимаете. Честно!
— Человек, говорят, узнается по делам. А вот за какие-такие дела вы приняли меня не за того, кто вам нужен? Это так унизительно. — В ее тихом глуховатом голосе не было раздражения. В нем звучала давно выстраданная обида и горечь.
— Видите, мы оба ошиблись, — с живостью ухватился Стахов за ее слова. — Давайте простим друг друга.
Она усмехнулась, слабо, едва уловимо:
— Странная логика.
— Почему странная?
Она помолчала, точно раздумывая, стоит ли продолжать этот разговор.
— Я должна просить прощения за то, что вы ударили меня по щеке, а я не подставила вторую?
— Вы меня не поняли, Белла! Я, возможно, виноват. Как говорится, не созрел еще тогда. Думал иначе. Но какое это сейчас имеет значение! Ведь мы…
«Надо быть смелым и не отступать на полдороге к цели, — решил Стахов. — Женщины любят смелых». — И он объявил с некоторой торжественностью:
— Белла, теперь я решил жениться на вас. Безоговорочно.
Он увидел, как вдруг расширились и потемнели ее зрачки.
«Это у нее от неожиданности, — мелькнуло в его голове. — Сейчас она спросит, хорошо ли я все продумал, напомнит, что у нее ребенок».
— Я все продумал, — начал он, не дожидаясь вопросов. — И ваш сын не будет помехой. Мы с ним поладим. Я ведь такой. И знаете: может, сегодня наплюем на ваши уроки-мороки. Пойдем-ка сейчас прямым порядком в загс и подадим заявление. А потом сходим поужинать. Эх, и закатим пир…
Белла порывалась что-то сказать. Ему казалось, что хотела поблагодарить за оказанную ей честь, но он не давал ей раскрыть рта. Ему не нужна была ее благодарность.
— Скажу без утайки. Мне бы хотелось, чтобы рядом со мной всегда находился друг, — продолжал он, любуясь самим собой, своими словами. — Вы можете быть другом, таким, какой нужен мужчине. Я понял: вы самая чудесная женщина на земле. Вы…
— Да подождите вы, наконец! — почти выкрикнула Белла. И это ее восклицание было таким неожиданным, что он умолк на полуслове. Лицо у нее было бледным и растерянным.
Белла уже достаточно изучила Стахова за время их знакомства. Он нравился ей — своей увлеченностью, уверенностью, решительностью. Чего таить, она даже влюбилась в него. Но она успела узнать и то, что Стахов человек неуравновешенный, «сумасбродный» — как сказал однажды о нем ее отец, готов на все ради удовлетворения своего самолюбия. «Как же так, — думала она с горечью, — даже и не попытался узнать, согласна ли я стать его женой. Просто сообщил о своем намерении — и все, как будто речь шла о каком-нибудь однодневном туристском походе».
Это обидело Беллу не в меньшей степени, чем обидела его недавняя попытка поволочиться за ней, убить время.
— Не надо все это говорить, — тихо и не сразу промолвила Белла; — Ни к чему это. Мы разные люди.
— Нет! — Он сжал Белле руку повыше локтя: — Это не помеха… Это хорошо.
Белла поморщилась.
— Простите, я не хотела вас обижать, но вы очень самоуверенны. Даже сейчас только о себе думаете, о своем заботитесь.
— Я буду другим. Что мне стоит постараться для вас, Беллочка.
— Это нужно не для меня.
Стахов понимал, что разговор не получился. Он где-то с самого начала, как видно, взял фальшивую ноту.
— Лучше оставим это. — Белла снова посмотрела на часы.
— Вы уходите?
— Пора. Мне нужно еще… — она не договорила, взяла с подоконника книги.
Он загородил ей дорогу:
— Ведь еще ничего не потеряно, Белла.
— Нет, потеряно.
— Что?
— Время.
— Мы наверстаем упущенное.
— Это слова. Жизнь — не кинолента. Ее назад прокрутить нельзя.
Стахов попытался вникнуть в ход ее мыслей. Почему между ним и Беллой пролегла пропасть? Неужели она из тех, кто, раз заподозрив человека, уже никогда не верит ему?
— Что же мне делать? — спросил он. Она пожала плечами:
— Вы сильнее меня и найдете выход.
— Не найду. — Стахов понимал, что становился в позу. И что это может вызвать только иронию, но ничего не мог с собой поделать.
Белла в третий раз посмотрела на часы:
— Не думала, что с вами так трудно будет разговаривать.
— И я, между прочим. — Он нервно кашлянул. Его охватывало чувство обиды.
— Пропустите меня. — Она увидела проходивших по цеху подружек и крикнула: — Девочки, подождите.
И совсем как школьница, убегающая от преследования мальчишки-задиры, юркнула под его руку, которую он положил на швейную машину.
Страница шестая
Певцы, которым я аккомпанирую, надо сказать, неплохо владеют голосом, чувствуется, руководитель хорового кружка много с ними поработал.
Только мне больше всех нравится Лера, хотя она не поет и не танцует. Нравится, как передвигается по сцене в белых туфельках на каблучках, чуть расставив и согнув в локтях гибкие, подвижные руки, словно слегка балансируя ими. Кажется, она ходит не по сцене, а по невидимой жердочке. Нравится ее голос — нервный, трепетный, так говорят обычно люди, которые все близко принимают к сердцу, но не подают виду, хотят казаться спокойными и рассудительными. Всякий раз, когда она приближается к рампе, чтобы объявить номер, я весь превращаюсь в слух.
Называя певца, она не забывает упомянуть и мою фамилию, при этом поворачивается ко мне всем корпусом, прижимая сцепленные пальцы к груди, и улыбается сдержанной скользящей улыбкой. Она заставляет меня подняться со стула, если певцу долго аплодируют.
А когда я исполнил третью часть «Аппассионаты» Бетховена, она взяла меня за руку и вывела на середину сцены.
Настроение у всех у нас отличное. Единственно, что беспокоит майора Жеребова и нашего конферансье доктора Саникидзе, это то, что куда-то запропастился мой командир Стахов, который должен показать несколько фокусов с исчезновением шаров от пинг-понга.
И вот уже, можно сказать, под занавес он появляется. На нем лица нет. Но Саникидзе не замечает этого, для него главное — не ударить лицом в грязь перед шефами, набрасывается на Стахова с упреками.
И здесь происходит такое, что вспоминать не хочется. Короче говоря, Стахов громогласно, как говорится, при всем честном народе заявляет, что его совершенно не волнует сейчас наша программа концерта, что лучше будет, если его оставят в покое. Выпалив все это единым духом в лицо опешившему доктору, Стахов уходит, с силой отпихнув ногой стоявшую на пути табуретку.
